Световое пятно, сияющий конус прорывался сквозь сомкнутые веки. «Меня всё же настиг клюв головоногого? Меня. А кто „я“, как соотношусь с телом и надолго ли индивидом останусь, если растворюсь в пищеварительных соках? Смею ли надеяться, что стану хотя бы частью, вольюсь в великое нечто, а не встречу судьбу жалкого набора углеводов, белков, жиров и костей, что опорожнят с прочей массой? Или это уже и был, хм, „выход в свет“? Что же, я не усвоился? Или всё понял неверно, и это — причудливый способ транспортировки меж миров? Ну что, открываю глаза?»

Пришлось сразу же отвернуться: низко подвешенная — на штативе? — электрическая лампочка где-то о пятнадцати ваттах раскалённой медовой густотой грозилась залить всё пространство глазных яблок, а в целом же напоминала цветовую и функциональную инверсию осьминожьего или козлиного ока с нитью накаливания на правах хрусталика.

— А не соврал насчёт мелкой моторики глаз и пробуждения, — произнесла фигура в белом, сидевшая на стуле рядом с, как понял Мартин, его койкой, одной из нескольких, в целом пустовавших, за исключением ещё одной, на которой ленивым котом, разнежившимся под жарким солнцем, вяло извивалось прижатое ремнями некое тело — также не то пациент, не то арестант.

— Да-да, конечно, будто твои тычки к этому не причастны, — фыркнула где-то поодаль, но в том же выбеленном помещении другая фигура, вроде бы мужская, лицо которой Мартин разглядеть не мог, поскольку не был способен должным образом сфокусироваться.

— Тсс! — ямки на щёчках выдавали улыбку, прикрытую поднесённым пальчиком.

— Останется нашим маленьким секретом. И так уже неделя прошла. Пора было ускорить процесс. Но всё же, будь добра, выкрои время, чтобы проверить те данные из больниц по ожогам и отравлениям; их слишком много, и я не думаю, что Солнце и дурное вино им причина. И специально для нашего нового слушателя: нет, это не выжившие в Нёйи. Оставляю вас. Кое-что напоследок: может, выключишь уже лампу? Злодейски выглядит. Если, конечно, закончила разглядывать этого полумёртвого бледного мужчину.

— Саржа, по пути в своё логово, будь так любезен, споткнись обо что-нибудь.

Саржа ухмыльнулся и в лёгком театральном поклоне спиной вперёд проследовал за дверь. Фигура — нет, Селестина, так она просила себя называть, — всё-таки последовала совету, потянулась к тумблеру, а заодно и сняла с запястья Мартина сфигмограф. В это время откуда-то извне раздался тихий нестройный шум падения. Она снова улыбнулась. «Мне или себе самой?» Только сейчас, без подавляющего источника искусственного света, он увидел, что потолок был стеклянным, и сквозь него этажом выше с одной из сторон — из-за уже привычного по форме, вертикального ряда окон — лился свет естественный, но совершенно стерильный. Лучи не только ниспадали на стены, кушетки и тумбы с медицинскими приборами, но освещали и некий агрегат, нависавший с перекрытий по ту сторону стекла и, если упрощать, пирамидальный в абрисе, навершием метивший в пустой центр больничной палаты. В чём-то аппарат был даже элегантен, в полупрозрачных и прозрачных трубках виднелось упорядоченное, размеренное течение жидкости — к счастью, без лишнего сходства с анатомическими ритмами.