— Вы очень красивы, — сказал он, — позвольте старику выразить свое восхищение вами.

Он снял бумагу и вручил ей розы. Молодая женщина удивилась и смутилась. Помедлив, она взяла цветы из его рук. «Как прекрасно, что такое еще возможно, — подумал Юлиус Лётц, когда он быстро пошел дальше по направлению к дому. — Я привел красивую женщину в смущение».

Белое Corvo di Salaparuta было слишком теплым. Юлиус Лётц достал серебряное ведерко, отправился на кухню, к холодильнику, и попытался вынуть кусочки льда из полиэтиленовой формочки. Его пальцы не гнулись, у него ничего не получалось. Лишь когда он стал лить на формочку горячую воду, кусочки льда один за другим заскользили в раковину. Оттуда он переложил их в ведерко, наполнил его холодной водой, лед плавал сверху, быстро уменьшаясь в размерах. Юлиус окунул в ведерко Salaparuta.

Сидя потом у торшера, он так и не взял в руки подготовленную папку с автографами. Он подумал о Кларе, как уже не раз в эти дни. Юлиусу припомнились подробности его короткой, но богатой событиями встречи с ней, воспоминания не отпускали его. «Долговременная память, старина, — сказал он себе, — вот и до меня дошла очередь». Жизнь Клары, оборвавшаяся так необычно и фатально, а теперь через ее внука Бенедикта переплетавшаяся с жизнью Кристины, стала важной частью его, Юлиуса, собственного существования.

Перед тем как принять дела от опекуна Бенедикта, Конрад обратился к их семейству за помощью и советом, и ему были сообщены не подлежащие огласке сведения о Кларе, которыми располагали родственники. Тогда Юлиус Лётц счел своей обязанностью упомянуть и о том письме, которое настигло его в один сентябрьский день 1945 года, как телефонный звонок из другого мира.

— Может быть, тебе следовало бы разобраться в этом деле, — сказал он Конраду, — возможно, здесь что-то есть.

Вино до сих пор не остудилось до нужной температуры.

— Merde[28], — сказал Юлиус Лётц и подул на него, создавая на гладкой поверхности крошечные волны. Потом встал, чтобы поискать между рукописями и документами своей долгой жизни письмо 1945 года.

Земля раскисла от дождя. Без резиновых сапог невозможно было даже ступить на строительную площадку. Агнес проклинала погоду, которая замедляла работу, затягивала строительство ее деревянного дома. Она почти не покидала земельного участка, оставаясь там с утра до вечера. Плотника, взявшего отпуск в своей фирме, чтобы побыстрее построить дом, она ужасно нервировала; он уже сожалел, что уговорил ее на это предприятие. Иногда появлялись люди из деревни, подходили к забору и некоторое время наблюдали за тем, как идут дела. Тогда Агнес вставала на видное место, чуть не выскакивала из сапог, чтобы казаться выше, и громко давала плотнику и его помощникам бессмысленные указания.