Когда наброски были готовы — их получилось три, — я почувствовала себя на седьмом небе. Но приехав с ними к госпоже Вальтер, я вдруг решила, что получу их назад с сожалеющей улыбкой.

— Этот неплох, — сказала госпожа Вальтер, глядя оценивающе на листы в руке. — Вам не хотелось бы научиться самой расписывать керамику?

Я выяснила, как надо обращаться с окислами, силикатами, алюминатами и солями борной кислоты таких металлов, как железо, марганец и кобальт, познакомилась со смесями окислов, подглазурными, надглазурными, оползающими, тугоплавкими и глазурными красками. Неудач было больше, чем удач, и я уже утратила было веру в свои способности. Но вдруг наконец у меня получилась безукоризненная роспись вазы, и я обрела уверенность в себе. До обеда я бывала в керамической мастерской, а после обеда — с Бенедиктом.

— Я никогда не думал, что ты так всерьез возьмешься за дело, — сказал он, — мне нравится, что ты этим занимаешься.

Я не могла похвастаться высокими гонорарами. И все же я гордилась деньгами, которые зарабатывала сама. Через некоторое время госпожа Вальтер сказала, что было бы лучше оформить меня на полставки, в маленькой деревне судачат обо всем, у нее есть не только друзья, и она не хочет, чтобы на нее донесли.

— Оформите себе карточку подоходного налога, — сказала она.

Чтобы получить ее, мне нужна была справка о прописке, а она была в Вене. Если я собиралась подольше остаться у Агнес, мне в любом случае следовало переоформить прописку.

— Мне нужно побывать в своей квартире, — сказала я Бенедикту, — к сожалению, без этого не обойтись.

Итак, в один прекрасный день в середине июля я отправилась в путь, рассчитывая уже вечером вернуться назад.

Когда возвращаешься в обстановку, в которой жил раньше, все выглядит иначе. То, о чем я не думала в деревне, в доме Агнес, в присутствии Бенедикта, атаковало меня, парализуя волю, вовлекая в свой ритм, завладевая мной. Справка о прописке и другие документы были в моей сумке, я думала, что сделаю несколько покупок и сразу же уеду, ничего другого я не хотела. Но передо мной стоял телефон, и я подумала о своей семье и о том, как легко было бы снять трубку, набрать номер и сказать: «Привет, это я, у меня все хорошо, не волнуйтесь». Я была уже возле двери с ключом в руке, но все же вернулась и позвонила родителям. Трубку сняла мама. Я сказала: «Это я, Кристина». Она сразу же заплакала, посыпалось множество отрывочных вопросов. «Сама напросилась», — подумала я, разъярившись, прервала ее на полуслове, сообщила о своих планах и повесила трубку. Потом посидела рядом с телефоном, глядя перед собой и думая о Конраде, но выдержала характер и не взялась снова за трубку. Вспомнила о Руди, о том, как часто, хотя порой и неловко он показывал мне свою дружбу, вспомнила о его неизменной привязанности к Бенедикту и ко мне, о нашем бесцеремонном исчезновении. Подумав о Руди, я вдруг захотела, чтобы он оказался здесь, прилаживая карниз или готовя какую-нибудь еду, я будто слышала, как он говорит: «Здорово, Кристина, теперь мы сможем чаще видеться». Мне вдруг стало совершенно безразлично, какие последствия для нас с Бенедиктом будет иметь то, что я снова встречусь с Руди, я нашла телефонную книгу, а в телефонной книге фирму, где он работал, и позвонила туда.