Конечно, в ней говорит дурная половина; однако не забывайте, что она надеялась побороть ее и сделать для разнообразия что-нибудь хорошее, когда привела Брэнуэлла в Торп-Грин. И опять же, иногда кажется, что ей удалось это. Его по-прежнему высоко ценят в семье, то есть миссис Робинсон тепло отзывается о нем и влиянии, которое он оказывает на ее сына. Девочки задирают нос, силясь привлечь внимание молодого гувернера, а мистер Робинсон, похоже, терпит его, подспудно и мрачно наблюдая силу юности, которой ему самому недостает. Поэтому, наверное, ей следует спокойно отдыхать и перестать заглядывать в глубину.

Не получается. Заметив, что ведерко для угля почти пустое, она быстро подсчитывает, когда холод начнет завладевать комнатой: не ее собственной, любой. Энн предвидит и предвосхищает, и теперь, когда в Брэнуэлле есть это — в общем, когда он роется в карманах пальто и вынимает бутылку, — она лишь думает: «Да, конечно».

— Господи, Энн, не смотри на меня так придирчиво. Мужчине дозволено согреть кровь парой глоточков, когда он совершает самое что ни на есть холодное и унылое путешествие по этому полномочному представительству ада. Твоя беда в том, что ты слишком долго работаешь гувернанткой.

«Да, работаю, — мысленно соглашается Энн, — но в отличие от тебя я никогда не могла выбирать, что мне делать». Ах, дурная сторона Энн сегодня набрала ужасную силу, а потому лучше ограничить ее мысли и не позволять ей говорить.

Брэнуэлл откупоривает, прихлебывает, надувает губы, чтобы ни капли не пролилось мимо. Дилижанс начинает двигаться, раскачиваясь из стороны в сторону дергаными, неуверенными толчками. Создается впечатление, что он может надумать навеки остаться дрожать на месте и никуда не ехать.

— Ах, тонизирующий глоток спиртного. Никто и не задумывается над этим, если речь идет об охотнике, или, скажем, о кучере, или о моряке с его каплей грога. Тем не менее ты говоришь…

— Брэнуэлл, я ничего не говорила с тех пор, как ты зашел. Ни единого слова.

Он снова прикладывается к бутылке; все виды выражений испытывают себя на его лице.

— Это не повод строить из себя мученицу. В любом случае я способен расслышать неодобрительное молчание. — Внезапно он разражается громким хохотом. — Расслышать. Боже мой! Как будто молчание можно слышать.

«Можно, — думает Энн, — это самый громкий звук из всех».

— На каникулах грех чуть-чуть не расслабиться. Знаешь, когда я в Торп-Грине, меня никто не попрекнет этим. Я всегда ответственен. — Он рывком опускает стекло и высовывает голову наружу. — Что такое, какого черта мы ползем, как черепахи? При таком темпе мы доберемся до Китли, когда совсем стемнеет. Терпеть не могу ездить ночью.