Шарлотта качает головой.

— Нет. Я бы так не смогла. Я бы не смогла ничего сказать, зная, что люди ждут моих слов.

— Вы предпочитаете поражать их? — Хотя у стола кружит слуга, мистер Смит сам разливает вино. Он проделывает подобные вещи без суеты и хвастовства: тело изящно делает свое дело, тогда как ум внимателен и сосредоточен. А также взгляд. У мистера Смита довольно красивые глаза с массивными веками, которые обнаруживают форму глазного яблока; в то же время на щеках затаились ямочки, всегда готовые к веселью.

— Возможно. Знаю только, что в таком виде сочинительства было бы слишком много… — Шарлотта вспоминает об Эмили, — раскрытия.

Мистер Смит выглядит горячо заинтересованным: на самом деле он все время выглядит горячо заинтересованным ею. «Но лишь как автором: я знаю это. Я не стану опускать рук ради вас», — думает Шарлотта.

«Мне нужно постараться запомнить все это ради Эмили», — думает Энн. Вермишелевый суп, треска под белым соусом с устрицами, анчоусы, «седло» барашка, фаршированные телячьи лопатки, «сладкое мясо»[110], спаржа — надо запомнить это, а не тошноту — соусы из сельдерея и смородины, французский салат, фруктовое желе, меренга…

— Отнеси поднос хозяину, — говорит Тэбби Марте Браун. Кухня утопает в сальном дыму. — А я закончу с кастрюлями. Как думаете, стоит дожидаться его светлости?

— Сомневаюсь, — отвечает Эмили. — Я ни слова не могу из него вытянуть. Нет, не нужно накрывать стол ради меня одной, Тэбби. Я поем здесь.

На папином подносе три толстых ломтя вареной говядины, картофель — то ли пюре, то ли каша — по особому рецепту Тэбби, кусочек хлеба, тонко намазанный маслом. У Эмили то же самое с запретной для папиного пищеварения добавкой в виде взбитого пудинга, который был приготовлен лично ею без вмешательства Тэбби и получился воздушным и золотистым, а не напоминающим по консистенции и запаху старый сапог. Тэбби грохочет кастрюлями у раковины: нарастающую медлительность и неуклюжесть она компенсирует шумом. Сторож и Пушинка с благоговением ждут мяса, которое привыкли получать после трапезы хозяев. На несколько минут схожесть этой картины со всеми остальными воскресеньями радует Эмили; она чувствует, что все на своих местах, и это дарит счастье, как чистая холодная вода. Потом мысль об отсутствующих, о том, что они делают, медленно окрашивает чувства Эмили в темные тона, и они воспринимаются как грязное пятно.

— Вы почти ничего не поели, — говорит Тэбби, когда Эмили оттесняет ее от раковины.

— Этого хватит. Садись теперь ты кушать, Тэбби. Я домою.

— Эту кастрюлю надо сначала замочить.