Энн опережает доктора, ибо, прослушав ее легкие, он начинает хмыкать, бормотать что-то невнятное и возиться с саквояжем. Энн берет его за запястье и хладнокровно спрашивает:

— Сколько еще?

Он несколько мгновений изучает ее, уже не пряча глаз. Потом качает головой.

— Не долго.

Энн выглядит, будто ей оказали огромную милость.

— Спасибо.

Итак, вопрос о переезде снимается с повестки дня; Энн возвращается к ожиданию. Что касается вопросов, то Шарлотта исчерпала ответы. Ответов нет. Последние несколько ночей она лежит без сна, вспоминая прошлое — не праздно, но с определенной целью; чтобы воздвигнуть опоры памяти. Она думает о Марии и Элизабет, о том, каким жутким было то время и как, тем не менее, его пережили и преодолели; казалось бы, перед ними урок, фундамент, на котором можно строить. Но теперь она знает, что все иначе. Прочный позитив — иллюзия. А ты думай обо всех наихудших переживаниях и страхах, обо всех, что тебя когда-нибудь терзали, от кастрюли, которую ты, кажется, поставила на огонь пустой, до грохота, который, несомненно, производит грабитель за дверью твоей комнаты, и до видения, что ад есть, а Бога нет. И представляй, что все эти страхи были оправданы, все и каждый. Так Шарлотта готовит себя к последнему удару.

Холеный доктор возвращается каждый час. Он кажется очарованным Энн, тем, как она лежит на софе и терпеливо ждет.

— Такая сила духа, сударыня, — шепчет он на ухо Шарлотте. — Право же, я… я, похоже, никогда не сталкивался с подобным.

— Да, — говорит Шарлотта с другого конца длинного тоннеля, — вы точно не сталкивались с подобным.

Море и беспорядочная игра солнечных лучей, грандиозная и ослепительная, за окном, затуманенным солью. Шарлотта держит Энн за руку и смотрит, как она уходит; гораздо спокойнее, чем Брэнуэлл или Эмили, тихонько отдается на милость последнего сна. Как жутко быть сведущим в подобных делах, сделаться знатоком предсмертных минут. Вскоре прерывистый пульс затихает, теплая рука превращается в случайное совпадение форм.

Наконец Элен склоняется над Шарлоттой, робко трогает ее за плечо.

— Отпусти, Шарлотта, — говорит она. — Дорогая моя, отпусти.

И Шарлотта действительно отпускает, отпускает на волю чувства: беспомощно, неловко отпускает весь девятимесячный запас слез. Но почему нет? Довольно скоро ей придется обратить сухой благоразумный взгляд в невообразимое будущее.

5 После слов, послесловие

5

После слов, послесловие

Они сидят у открытых окон гостиной, подставив лица пахнущему сеном ветерку. Вокруг ног Шарлотты образовалась лужа солнечного света, и ощущается она именно как лужа, теплая и глубокая, так что в ней можно лениво поводить носками. Из соседней комнаты доносится детский смех. Солнечные лучи скользят по поверхностям длинной просторной комнаты — крышке фортепьяно, дельфтским[112] блюдам, фарфоровым вазам — со щедростью близкого друга: свет с этой комнатой, со всем этим домом всегда был в близких отношениях.