Однажды хозяин табачной лавки по ошибке дал ему сдачи с одной лиры — четыре лиры с мелочью. Вначале Омер не заметил этого, но, отойдя несколько шагов, удивленно уставился на зажатые в кулаке деньги. И тотчас же какой-то голос, словно отгоняя возможные угрызения совести, стал нашептывать ему: «Не глупи! Сравни его убыток со своим барышом. Он, может быть, даже не заметит потери, а ты несколько дней сможешь обедать по-человечески. Кто знает, сколько бедняков он надувает за день?» Омер покачал головой, будто отвечая: «Даже если ты и не прав, я все равно не верну эти деньги».

Долго после этого случая Омер, что бы ни покупал, невольно ожидал, не дадут ли ему лишнего. Но судьба почему-то не спешила еще раз выказать ему свою благосклонность. До женитьбы ему случалось продавать что-нибудь из одежды; теперь он даже постыдился бы намекнуть на это Маджиде. Он окончательно замкнулся в себе. А мысль о том, что жена может догадаться о его нелепых проектах, заставляла Омера цепенеть от страха.

Но Маджиде ничего не замечала. Она была слишком поглощена занятиями в консерватории и домашним хозяйством. В редкие минуты, когда можно было бы передохнуть, ей приходилось убирать, стирать мелкие вещи, приводить в порядок белье Омера. Она сбрасывала с себя груз забот только утром, по пути в консерваторию, и вечером, когда покупала продукты в магазинах.

Маджиде часто заходила в дорогую кондитерскую в центре города и покупала на пять — десять курушей бисквита к чаю. Пока продавщица заворачивала покупку, она садилась на диванчик и разглядывала посетителей.

В кондитерской было два зала: в одном помещалось кафе — здесь стояли столики и кресла, в другом — магазин, где вокруг узкой стойки всегда толпились люди, пили, ели, пересмеивались.

Хотя Маджиде жила в Стамбуле уже полгода и почти каждый день бывала в Бейоглу, она никогда прежде не встречала такую диковинную публику, как в этой кондитерской. Молодая женщина обычно садилась в углу на диванчик и подолгу не уходила даже после того, как продавщица вручала ей покупку. Широко открытыми глазами смотрела она на завсегдатаев этого заведения и пыталась разобраться, что это за люди.

В большинстве своем там собиралась молодежь от четырнадцати до двадцати пяти лет. Девицы, одетые так, словно заскочили сюда по пути на бал, кривляясь и хихикая, будто их беспрерывно щекотали, лизали мороженое. Парни, все, как на подбор, с грубыми, наглыми и тупыми физиономиями, окидывали друг друга оценивающими взглядами. Выставляя вперед то одно, то другое плечо, ширине которых главным образом были обязаны портным, они бесцеремонно подходили к девушкам и громко заговаривали с ними. А те, совсем еще девчонки, но уже накрашенные, жеманничали и ломались; взгляды их абсолютно ничего не выражали, но они изо всех сил старались придать себе многозначительную томность.