Темное золото сумерек бросало бронзовый отблеск на фризы и выступы храма Юпитера, и большая площадь Помпеи была почти пуста, когда двенадцать ликторов в сопровождении отряда легионеров ввели троих осужденных в подземную тюрьму, находившуюся под форумом. Вход в эту тюрьму вел сквозь низкую дверь, отворявшуюся внутри курии на узкую лестницу. Тюремщик освещал ступени глухим фонарем. Мемнон бесстрастно спустился первым; за ним следовал Гельвидий. Прежде чем погрузиться во мрак, глаза его, сверкающие вызовом, бросили последний привет умирающему дню. Гельвидия, шедшая последней, закутанная с головой в длинное покрывало, не могла удержаться от рыдания, ступив в эту сырую яму. Легионеры с обнаженными мечами замыкали шествие. Они миновали несколько темных камер и прибыли, наконец, в большой подвал со сводами, куда проникал слабый свет с форума сквозь забранную решеткой отдушину в плитах мостовой.
— Здесь, — сказал тюремщик, — осужденные будут ждать распоряжений цезаря.
Тюремщик удалился со стражей, тяжелая дверь захлопнулась с шумом, и трое пленников остались одни во мраке подземелья.
Было не совсем темно, как показалось вначале их непривыкшим к мраку глазам, скорее здесь царил какой-то туманный сумрак. Печальный луч пробивался сквозь зарешеченную скважину свода и озарял подвал своим рассеянным светом. Он слегка задевал желтоватые стены и змеился по черному полу. Присмотревшись, заключенные увидели в углах два соломенных ложа, стол и на нем ржаной хлеб, большую амфору с водой и несколько глиняных сосудов.
Ухватившись за руку мужа, онемев от ужаса, Гельвидия с отчаянием смотрела на бледнеющий свет в отдушине, как будто видела крушение своей последней надежды. При свете этом жрец Изиды и ученик Пифагора взглянули друг на друга. Измученные волнениями дня и наполовину разбитые ударом судьбы, они прочитали каждый в глазах другого не утомление отчаяния, но напряжение высшей борьбы и вызов смерти. Они поняли друг друга и пожали один другому руку.
— Попробуем заснуть, — сказал Гельвидий, — а завтра попытаемся выйти отсюда.
Мемнон подошел к своему жалкому ложу и лег на него. Гельвидий сел на другое; Гельвидия со стоном опустилась возле него на солому. От изнеможения она скоро задремала. Но двое мужчин не могли заснуть. С открытыми во мраке глазами оба видели перед собою всю свою жизнь и старались проникнуть в ожидавшую их судьбу.
К грусти Мемнона примешивалось горькое чувство сознания своего бессилия. Эта темница и этот мрак, предвещающие бесславный конец, были высшей насмешкой судьбы над жизнью, всецело посвященной исканию истины. Разве он не пожертвовал всем желанию проникнуть за завесу Природы, в мир духов, к центру самой жизни? Сначала невидимые силы благоприятствовали ему, послав ему приемную дочь, его прорицательницу, Альциону. Она сделалась его светочем, его надеждой. Через нее и с нею он проник в потусторонний мир, но в тот момент, когда посвященный уже готов был погрузиться в божественный источник, исходящий из него луч ослепил его. Гор-Антерос, ученик, некогда отвергнутый соперник, сделавшись Гением Альционы, сказал ему: „Ты не пойдешь дальше!” И с этого времени Мемнон жил в полумраке. Он ждал, страдал, искупал свою вину. Он принял нового ученика, нового соперника, Омбриция. Он полюбил его до того, что обещал ему в супруги Альциону. И вот, этот развращенный честолюбец сделался его палачом и погубил иерофантиду. Теперь, по-видимому, все погибло. Что станется с Альционой, разлученной с ним? Погибнет ли она позорным образом, или он сам умрет раньше, не увидев ее еще раз. В этом ли заключается ужасное Возмездие, предсказанное ему Саваккием в песках Египта? Этого ли требует от него Дух для высшего посвящения? Как! Для того чтобы подняться к Богу, нужно отречься от всего самого божественного и сладкого, от обладания любимой душой? При этой мысли ему показалось, что его окутывает вечная тьма.