— Октавия, ты же сама знаешь. Не потому, что этот брак сильно возвысит его, а потому, что он сильно унизит тебя.

Октавия сникла. Она села в кресло, опустила голову.

— Да, я это понимаю. Но это жестоко, маленький Гай.

Детское имя вызвало у него слезы. Он сморгнул их и спросил:

— Почему жестоко?

— Я очень хочу выйти замуж. Я отдала тебе много лет своей жизни, Цезарь, не жалуясь и не ожидая награды. — Она подняла голову. — Я — не ты, Цезарь. Я не хочу быть выше других. Я хочу снова почувствовать руки мужчины на себе. Я хочу быть желанной, нужной не только детям.

— Это невозможно, — произнес он сквозь зубы.

— А если нам быть любовниками? Никто не узнает, мы будем очень осторожны. Дай мне хотя бы это!

— Я бы хотел, Октавия, но мы живем словно в прозрачном пруду. Слуги сплетничают, мои агенты разносят слухи. Этого нельзя допустить.

— Нет, можно! Сплетни о нас ходят постоянно — о твоих любовницах, о моих любовниках. Рим гудит! Ты думаешь, что Рим еще не считает Фонтея моим любовником, после того как мы столько времени провели вместе? Что изменится, кроме того, что вымысел станет фактом? Это уже старо, Цезарь, настолько старо, что вряд ли стоит обращать внимание.

Октавиан слушал с непроницаемым лицом, прикрыв глаза. Потом взглянул на нее и улыбнулся самой очаровательной улыбкой маленького Гая.

— Хорошо. Пусть Гай Фонтей будет твоим любовником. Но никто другой, и никогда публично — ни взглядом, ни жестом, ни словом. Мне это не нравится, но ты не страдаешь неразборчивостью. — Он хлопнул себя по коленям. — Я привлеку Ливию Друзиллу. Ее помощь будет бесценна.

Октавия вся сжалась.

— Цезарь, нет! Она не одобрит!

— Одобрит. Ливия Друзилла никогда не забывает, что в нашей семье есть только одна мать.

Конец того года был ознаменован кризисами, каких не предвидели ни Октавиан, ни Агриппа. Как всегда, источником была одна известная фамилия. На сей раз это были Лицинии Крассы, клан столь же древний, как Республика, и его теперешний глава так умно стал претендовать на власть, что не сразу сумел понять, почему же он терпит неудачу. Но этот выскочка, этот мошенник Октавиан блестяще справился с ним — и конституционно, и через сенат, на поддержку которого Марк Лициний так надеялся и который его не поддержал.

Сестра Красса, Лициния, была женой Корнелия Галла, и таким образом он оказался вовлечен в эти события. Будучи губернатором Египта, он много сделал как исследователь. Его успех так вскружил ему голову, что он написал об этом на пирамидах, в храмах Исиды и Хатор и на разных памятниках в Александрии. Он воздвиг гигантские статуи себе везде, а это запрещалось всем римлянам, чьи статуи не должны были превышать рост человека. Даже Октавиан тщательно соблюдал это правило. То, что его друг и сторонник Галл пренебрег этим, стало скандалом. Вызванные в Рим ответить за свое высокомерие, Корнелий Галл и его жена покончили с собой во время суда за измену перед сенатом.