Мистер Тобб поднялся:

– Счастлив был вас повидать, дорогой мой Уинтерборн. Очень вам признателен за интереснейшие сведения о фронте. Весьма ободряющие сведения. Весьма ободряющие.

Уинтерборну хотелось уйти, он сделал знак жене, но она словно и не заметила, поглощенная оживленным разговором с Реджи Бернсайдом. Уинтерборн выпил еще вина и вытянул ноги. Тяжелые, подбитые гвоздями солдатские башмаки уперлись в ноги человека, сидевшего напротив.

– Виноват. Надеюсь, я вас не ушиб? Прошу простить мою неловкость.

– Ничего, ничего, пустяки, – сказал тот, морщась от боли и досады и потирая лодыжку. Элизабет сдвинула брови и потянулась через стол за бутылкой. Уинтерборн перехватил бутылку, налил себе еще стакан и лишь тогда отдал бутылку. Такая грубость явно рассердила Элизабет. А он, опьянев, чувствовал себя недурно и плевать хотел на всех.

Когда они в такси возвращались домой, Элизабет кротко, но с достоинством попеняла ему: не следовало так много пить.

– Не забывай, милый, теперь ты уже не среди неотесанной солдатни. И прости, что я об этом говорю, но у тебя ужасно грязные руки и ногти, ты, наверно, забыл их вымыть. И вел себя не слишком вежливо.

Он не отвечал, рассеянно глядел в окно. Элизабет вздохнула и слегка пожала плечами. Эту ночь они спали врозь.

Наутро за завтраком они были молчаливы и заняты каждый своими мыслями. Внезапно Джордж очнулся от задумчивости:

– Слушай, а как Фанни? Она что, уехала?

– Нет, кажется, она в Лондоне.

– А почему же она вчера с нами не ужинала?

– Я ее не приглашала.

– Как так не приглашала?! Почему?

Вопрос, видно, был неприятен Элизабет, но она попробовала небрежно от него отмахнуться:

– Мы с Фанни теперь почти не встречаемся. Ты же знаешь, она всегда нарасхват.

– А все-таки почему вы не встречаетесь? – бестактно допытывался Уинтерборн. – Что-нибудь случилось?

– Не встречаемся, потому что я не хочу, – отрезала Элизабет.

Он промолчал. Так, значит, из-за него Элизабет и Фанни стали врагами! Помрачнев еще больше, он ушел к себе. Наобум взял с полки книгу, раскрыл – это оказался де Квинси «Убийство как одно из изящных искусств». Он начисто забыл, что существует на свете этот образчик кладбищенской иронии, и тупо уставился на крупно напечатанное заглавие. Убийство как одно из изящных искусств! Метко сказано, черт подери! Он поставил книгу на место и принялся перебирать свои кисти и краски. Элизабет взяла себе все его альбомы, бумагу, все чистые холсты, остался только один. Тюбики с красками высохли и совсем закаменели, палитра была вся в ссохшихся жестких комках краски – так она и пролежала без него все пятнадцать месяцев. Уинтерборн отчистил ее так старательно, словно боялся за грязную палитру получить выговор от ротного командира.