И опять Уинтерборн усмехнулся при мысли, каково было бы отыскивать Тома Джонса среди тысяч разбросанных по всем фронтам артиллеристов. Но вслух сказал:

– Если повстречаемся, я ему скажу, что вы его ждете не дождетесь.

И сунул в руку полицейскому полкроны: пускай выпьет за их с Томом здоровье. Полицейский козырнул ему и на прощанье назвал «сэр».

Он позавтракал в закусочной Локхарта копченой рыбой, выпил чаю, потом умылся в подземной уборной. Около десяти он был дома. Не подумавши, прошел в комнату Элизабет. Она и Реджи, сидя в халатах, пили чай. Извинившись, почти униженно, он ушел к себе. Скинул башмаки с ноющих усталых ног и, не раздеваясь, растянулся на постели. Через десять минут он уже спал крепким сном.

Свиданье с Фанни вышло какое-то неудачное. Она была уж до того весела и прелестна, нарядна и обаятельна, сперва оживленно болтала, потом храбро старалась победить его неуклюжую молчаливость. Уинтерборн и сам не понимал, отчего он так неуклюж и молчалив. Казалось, ему попросту нечего сказать Фанни, он словно отупел – половина ее изящных острот и тонких намеков до него не доходила. Похоже было, что он держит устный экзамен и как дурак делает ошибку за ошибкой. А ведь он очень любит Фанни, очень, и Элизабет он тоже очень любит. И, однако, ему, в сущности, нечего им сказать, и так утомительно слушать их небрежно-изысканную болтовню. Попытался он было рассказать Элизабет кое-что из пережитого на фронте – и когда описывал, как их обстреливали химическими снарядами и какие страшные лица были у отравленных газом, вдруг заметил, что ее тонко очерченные губы покривились в усилии скрыть зевок. Прервав рассказ на полуслове, он попробовал заговорить о другом. Фании полна сочувствия, но и на нее, как видно, он наводит скуку. Да, разумеется, ей с ним скучно. И она и все здесь по горло сыты войной, о которой непрестанно твердят газеты и всё вокруг; они хотят забыть о войне – да, конечно, они хотят забыть. А тут является он, молчаливый, угрюмый, в хаки, способный хоть немного оживиться, только когда изрядно выпьет и заведет речь о фронте.

Он отвез Фанни домой в такси, по дороге держал ее за руку и молча смотрел прямо перед собой. У дверей он поцеловал ее:

– Спокойной ночи, Фанни, родная моя. Огромное тебе спасибо, я так рад, что ты со мной поужинала.

– Ты разве не зайдешь?

– Не сегодня, милая. Ужасно хочу спать… понимаешь, я немного устал.

– Ах, так. Ну, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, голуб…

Дверь захлопнулась, отсекая последний слог.

Он возвращался в Челси пешком. Уличные фонари светили еле-еле. Впервые в жизни он ясно увидел звезды над Пикадилли. Проходя по Кингз-роуд, услышат тревожные звуки труб – они возвещали воздушный налет. Дома лег в постель, погасил свет и лежал с открытыми глазами, настороженно прислушиваясь. Заговорили зенитные орудия, и тут он, к своему стыду, понял, что страх перед взрывами вернулся к нему, и, заслышав грохот бомбы, он всякий раз вздрагивал. А они падали все ближе, и одна с яростным треском разорвалась на соседней улице. Он вдруг заметил, что обливается по́том.