— Мне бы хотелось их повидать, — продолжает Ной.

— Я…

— Это не к спеху, — быстро добавляет он, заливаясь предательским румянцем. — Расскажи мне, как ты играл со своим папой в шахматы, когда был маленьким.

Он так искусно меняет тему, что вгоняет в краску даже меня. Его вопрос пробуждает память.

Отец опять мне поддается. Я возмущаюсь, а он хохочет. И говорит, что хотел бы побеседовать со мной о маме. Быстро укладываю фигурки в коробку. Я весь внимание. Он говорит: ты взрослый, тебе уже восемнадцать. Постарайся понять маму, поставь себя на ее место. Отец рассказывает мне про то, какие у мамы случаются маниакальные обострения и приступы депрессии. И ремиссии. Я слушаю, киваю, но понять не могу. Мой отец ни словом не упрекнул мать. Как же так? Пусть она больна, но она конченая чертова лгунья.

— Адам? — голос Ноя возвращает меня назад. — Ты часто играл?

Улыбаюсь:

— Да. Хотя не так часто, как мы с тобой…

И в этот момент, когда я, возможно, уже готов сказать то, чего говорить не следует, Ной награждает меня широкой улыбкой. В горле встает ком.

Подходит медсестра — измерить давление.

— Я на минуточку отбегу за кофе. И сразу назад.

Тебе принести что-нибудь?

Он мотает головой.

В коридоре, за поворотом, в зоне «для посетителей » сидят Кира и Гордон. Они расположились на диванчике, а напротив сидит еще одна женщина и держит Киру за руку. И только когда подхожу ближе, я узнаю голос.

Кира поднимает голову:

— Адам…

Мег поворачивается ко мне и встает.