Готовя себе вторую за утро чашку чая, начинаю планировать, как должна выглядеть моя студия. Делаю несколько глотков и бегу наверх. Скидываю с головы полотенце, перегибаюсь через Иона и щекочу мокрыми волосами его лицо.

— Простынешь, — бормочет он и распахивает на мне халат. Позволяю ткани соскользнуть и пристраиваюсь с ним рядом. — Доброе утро, Бет Великолепная.

Как мы себя чувствуем?

Я хихикаю. Однажды я рассказала ему про Азу и Бабушку, и теперь, обращаясь ко мне, он говорит «мы». Если бы Йон только знал, что теперь нас четверо.

Надеюсь, Адам здесь все-таки ненадолго. А сейчас я наслаждаюсь объятиями этого мужчины. Никакого другого. Именно этого. Йона, не Джона, Роупера.

Рассудок берет верх только через два часа. В метафорическом смысле я изгнала мужа из постели и позволила ему сидеть у меня в голове под надежным надзором.

Тогда почему, едва в телефоне звучит его голос, живот скручивает, а сердце начинает ныть?

Он что-то говорит. Приводит какие-то соображения, и я со всем согласна. Я знаю это, потому что киваю, а он знать не может, поскольку голос у меня пропал.

— Бет, ты там?

— Да .

— Ты молчишь.

— Я сбита с толку. Две недели назад ты покупал квартиру в Фулэме, а сегодня уезжаешь в Нью-Йорк.

Йон поднимает голову от газеты.

— Адам? — шепотом спрашивает он.

Я киваю.

— Пожалуй, так будет лучше всего, я ведь объяснял.

И потом, это ведь не навсегда. Все налажу — полгода, год, — а там посмотрим. Кто знает?

— Кто знает? — повторяю я.

— Так что ты думаешь?

Мне хочется фыркнуть от смеха, но я сдерживаюсь.