Орне снова рассмеялся, хлопая в ладоши.

— Твоя правда — правда униженных и оскорблённых мертвецов, которые даже в смерти мечтают о смерти, и это нормально, таких как ты — много, я могу ещё хоть с сотню имён привести, кто охотно поддержат тебя и последуют за тобой — и туда вам дорога.

Он поднялся, подошёл к сумке у палатки, покопался там, находя припрятанную пачку жёлтых «Верблюдов», чьё марево далёких земель сейчас подходило, как никогда, и запасную зажигалку, закурил, уже стоя, всё так же смотря на разбитую девушку перед ним.

— Ты так боялась, что я, кто провёл в темницах свыше трёх сотен лет, испытав на себе все возможные пороки человечества, и насладившись ими, стану вселенским злом, с которым ты схлестнёшься во имя добра и света — и что же? Смотри, — он затянулся, выпуская клуб дыма в лицо, — вот он я, перед тобой. Те же волосы, то же лицо, та же одежда. Страшно? То-то, ты даже не способна ответить, что изменилось, и я тебе помогу: ничего. Ты боялась, что я уничтожу тебя? Так вот, сестра, да, я тебя уничтожил: все твои идеалы, все твои страхи и сомнения, всё то, чего ты избегала, сейчас, — тут он развёл руками, — просто рушатся у тебя на глазах. Я живой, мир живой, ни раскатов грома, ни семилезвийного дождя, ни пламени тысячи солнц, ничего не случилось, понимаешь? — смеясь, говорил он, глядя, как девушка перед ним дрожит, едва сдерживая слёзы.

— Разница в том, — продолжал Орне, — что я живой, а ты — нет. Ты мертва, потому что приняла смерть за жизнь изначально, и тебе только одна дорога — в твой жалкий некрополь, который ты так отчаянно стараешься вернуть, и, знаешь, я даже помогу тебе в этом. Я-то тебя не боюсь, и никакого зла на тебя не держу: мне нет смысла злиться на пустую химеру. Смысл твоей новой жизни был в борьбе со мной, в подавлении меня, в уничтожении Пыльного Города — и что же? Ты проиграла, даже не начав сражения, потому что твоя война надумана на пустом месте, в мире, которого не существует, и который живёт суто в рамках фантазий, и, столкнувшись с первой же преградой, ты теряешься, не знаешь, что делать, потому что всё идёт не так, как ты думаешь, не так, как тебя учили. Потому что ты живёшь жизнью, которой нет.

— Триста лет в заточении, — продолжал он, медленно прохаживаясь вкруг места костра, — ты считаешь, что это способно нивелировать личность, сделать из неё чудовище. Я же тебе отвечаю, что чудовище этим насытилось ещё тогда. Я свободен и радуюсь жизни, а ты — про тебя я уже всё сказал. Но на прощание, всё же, вспомни, почему я оказался там, а ты и сестра — нет. Вы хотели остаться в Карпе, в то время как я — желал вернуться, хотел спасти нас, чтобы мы жили дальше, возможно — нашли своих родителей, а нет — так убежали в соседний город, рассказали там о набегах — да сделали бы хоть что-то, чтобы помочь родному миру. И, естественно, мне нужно было знать, и как убивать людей, и как обращаться с оружием, и, чёрт возьми, сделать так, чтобы в миг возвращения я смог и сам избежать смерти, и спасти вас. Разумеется, мои запросы разрушительны, разумеется, они таят в себе злость, гнев, ненависть — и, конечно же, моя дорога — темницы, а не светлый и прекрасный город, где остальные могут петь, рисовать, делать булочки и озарять небеса созвездиями воображаемых зверей.