Домой я пришел поздно. Акджагуль молча поставила передо мной чай, плов и ушла к себе.

В доме стояла тишина. Сын спал. Жена затаилась у себя. Я пил чай и ел плов. Плов был очень вкусный, вкуснее, чем всегда. Но я не мог выйти к жене и поблагодарить ее, не мог заговорить с ней. Что-то во мне сопротивлялось. Не было мира в моей душе.

И снова между нами восстановилось напряжение, которое ни я, ни Акджагуль не могли уничтожить.

5

Потянулись дни, похожие один на другой. Мы с женой много работали. Встречались только за ужином. Труднее было по воскресеньям — приходилось включаться в обсуждение хозяйственных, денежных забот, играть с сыном.

Однажды в послеобеденное время в воскресенье, когда я расположился с книгой на диване, вошла жена.

— Извини, что беспокою, — сказала она сдержанно. — Посалак вернулся с курорта, у Энеш родился сын, и они приглашают нас на той.

— Надо, наверное, что-то подарить? — спросил я.

Оказывается, Акджагуль уже позаботилась о подарке, она показала мне игрушку — ворсистого кутенка — и посоветовала мне прихватить коньяк либо водку.

Посалак ежегодно отдыхает на Черном море, и обязательно ранним летом. Приезжает помолодевшим, загорелым, веселым.

И на этот раз его не узнать. Морщины на лице и шее разгладились, взгляд игривый. Он совсем не похож на того Посалака, который каждый день после работы возвращается на стареньком велосипеде домой. Розовая льняная рубашка с короткими рукавами, с карманами по бокам, модные светлые брюки делают его еще моложе. Улыбающийся встретил он нас в своей виноградной лоджии перед длинным, тесно уставленным столом. Мужчины уже рассаживались, для женщин стол был накрыт отдельно.

Разодетая тетя Гумры ног под собой не чует; губы — улыбаются, глаза смеются. Бегает, тащит из дома все новые и новые блюда.

Как всегда, у них светло и уютно.

— Теперь нужно суметь устоять перед этим парнем! — показываю я на Посалака.

— Вай-ей, сосед, — тут же весело откликается тетя Гумры. — А я думаю, он там весь свой пыл оставил. Так бывает со всеми возвращающимися с курорта. Что-то я не вижу в нем ничего такого, перед чем невозможно устоять, — парирует тетя Гумры. — Наверное, погулял на славу, раздарил себя.

Посалак проводил взглядом Акджагуль с сыном и, удостоверившись, что, кроме Гумры, в беседке нет женщин, игриво воскликнул:

— А как же иначе! Разве можно оставаться равнодушным, если и в море, и на суше порхают вокруг тебя одни русалки да ангелы? Разве можно удержаться, ну-ка, скажи, милая мать моих дочерей?

Я перехватил взгляд тети Гумры, в котором гордость была смешана с неудовольствием.