Растиславскому было не смешно, но он громко расхохотался. Так было надо. Девушки смолкли, продолжая лежать неподвижно. Боясь упустить подходящий случай для начала разговора, Растиславский повернулся в сторону девушек и громко, тоном проповедника произнес:

— А не желаете ли, дочь моя, что в зеленом купальнике, маленькую поправку ко второму варианту вашего скорбного текста?

Лера широко открыла глаза и лениво, толчками, подняла голову. Взгляд ее, утомленный и безразличный, встретился со взглядом Растиславского. Ему вдруг показалось, что чем-то в эту минуту она походила на Лилю. Такой же нервный излом чувственных губ, такие же большие дымчато-серые глаза, в которых на самом дне затаилась скрытая от людей тайная и глубокая скорбь. Лицо девушки по сравнению с шоколадно-серебристым загаром ее плеч выглядело бледным и измученно-болезненным. Только теперь Растиславский по-настоящему разглядел его. Оно было не столько красивое, сколько дерзкое. А может, ему так показалось тогда.

Лера поняла, что улыбающийся загорелый мужчина с темно-русой бородой, лежавший в двух шагах от них, обратился к ней.

— Что вы хотите предложить, дядечка?

Это неожиданное «дядечка» в первую минуту смутило Растиславского. И угораздило же его, оригинальности ради, отращивать эту злополучную бороду, на которой каждый второй из встречных останавливает любопытно-насмешливый взгляд.

Но Растиславский нашелся:

— Хочу предупредить вас, дети мои, что на вокзалах таких страждущих, как вы, моментально забирает милиция и отдает под суд за бродяжничество и за нищенство, — с расстановкой сказал Растиславский и с достоинством погладил свою библейскую бородку. — А поэтому советую вам с алюминиевой кружкой сесть где-нибудь у входа в храм божий.

— Думаете, там больше насобираем? — спросила Лера и взглядом окинула фигуру Растиславского.

— У храма спокойнее и надежнее, — все тем же тоном проповедника продолжал Растиславский. — Прихожане христианских церквей на подаяния щедрее, чем транзитные пассажиры на курортных вокзалах. Вот так-то, дети мои. Подальше от вокзалов и милиции. Поближе к святым местам.

До сих пор неподвижно лежавшая Жанна порывисто подняла голову и, хлопая длинными пушистыми ресницами, уставилась на Растиславского своими голубыми огромными глазищами. Такие глаза Растиславский видел на лубочных цветных открытках, где изображались в плетеной корзине котята, взиравшие на мир огромными удивленными глазами.

— Вы, дядечка, случайно, не поп? — спросила Жанна и прыснула смехом, пряча лицо в ладонях.

Этот вопрос озадачил Растиславского. Но решение пришло моментально: