— Садись, капитан… Выпить хочешь?

— Хочу, но не буду. День впереди.

— Это правильно, — одобрил бомж. — А я выпью. — И, нащупав бутылку под скамейкой, он запрокинул голову и отпил несколько глотков. — Ну, давай рассказывай.

— А чего рассказывать-то?

— Как жизнь протекает. Вот у меня, например, она вытекает. Как из дырявой посудины.

— Это плохо, — сказал Зайцев.

Откинувшись на спинку скамейки, бомж смотрел в небо с таким напряженным вниманием, будто видел что-то важное для себя, будто происходили там события, которые имели к нему прямое отношение. Не выдержав, Зайцев тоже посмотрел в небо, но не увидел ничего, кроме редких белых облаков на блекло-синем, уже почти осеннем фоне.

— Я немного поддал, — проговорил бомж. — У меня такое ощущение, будто сегодня какая-то дата… То ли день рождения, то ли еще что-то печальное… Вспомнить не могу, поскольку не знаю, какое сегодня число… Но ощущение в теле есть… А у меня дети были, прекрасные дети… Красивые, умные, любящие…

— Что же с ними случилось?

— Ничего. Выросли. Повзрослели. Наверно, где-то живут… Радуются, грустят, плодятся… Ты его поймал?

— Поймал, — кивнул Зайцев.

— Сопротивлялся?

— Нет.

— Отпирался?

— Нет.

— Из прошлой жизни пришел?

— Да, ты был прав.

— В альбоме нашел его мордашку?

— Нашел.

— Агапов его обидел?