— Записывай, капитан… Или запоминай… — прозвучал насмешливый голос — в пять утра все голоса кажутся насмешливыми. — Улица Петровская… Дом семь. Второй подъезд. Мы уже здесь, подъезжай.

— Квартира? — напомнил Зайцев.

— Обойдешься, — на этот раз насмешливый голос еще и хихикнул. — Не понадобится тебе квартира.

— А машина…

— Стоит у твоего подъезда.

Так начиналось это утро, так начиналась неделя, полная нервотрепки, допросов, полная разочарований и счастливых находок. Все было на этой неделе, как обычно и случается в нашей жизни, суматошной и бестолковой. А бывает ли другая жизнь? Ох, сомневаюсь… Если и бывает, то это уже не жизнь, это уже что-то другое, может быть, более высокое и достойное, а скорее всего, нечто еще суматошнее и бестолковее.

Приехал Зайцев на место преступления, приехал. Не дожидаясь полной остановки «газика», выпрыгнул на дорожку, бросил за собой жидковатую дверцу и, не застегивая плаща, решительными шагами направился к подъезду — дверь была распахнута и подперта двумя кирпичами, чтоб не срабатывал без надобности кодовый замок. За этой дверью была еще одна — тоже с кодовым замком и тоже подпертая кирпичами.

Едва Зайцев вошел в подъезд, на него дохнуло резким запахом гари.

— Пожар? — спросил он у подошедшего оперативника.

— Хуже… Труп. Еще тепленький. Только это… Не потому что свеженький, а потому что горел.

— Как горел? — не понял Зайцев.

— Синим пламенем.

— Почему синим?

— Да ладно, капитан… — оперативник устало махнул рукой. — Может, и не синим, а зеленым… Но горел хорошо. Поднимись, посмотри… Он на площадке второго этажа.

Зайцев поднимался медленно, словно заранее готовясь к тому зрелищу, которое его ожидало. Но то, что он увидел… Тлеющая одежда, спекшиеся на голове волосы, черные, обгорелые пальцы, а о лице лучше вообще не говорить. Мужчина лежал поперек площадки, протянув руки к одной из квартир. Вдоль стальной двери сверху вниз тянулись черные полосы от обгорелых пальцев. Несчастный, видимо, стучался в дверь, надеясь, что ему помогут. Но, похоже, ему не открыли. Не принято сейчас открывать двери, когда на площадке стреляют, режут, насилуют. Когда горят заживо, тоже, видимо, не принято.

— А почему не видно любопытных? — спросил Зайцев, окидывая взглядом пустые лестничные пролеты.

— Так ведь спят еще… Раннее утро, капитан. Отдыхают граждане после трудового дня, — хмыкнул оперативник.

— Что же, так ни один жилец и не вышел?

— Подходила бабуля… Постонала, поохала… Перекрестилась и ушла.

— Не признала соседа?