— Dans le veritable amour c’est l’âme qui envellope le corps, — промолвила Лариса тихим и мягким голосом, как только рыдания и слезы ее иссякли.

— Что ты сказала? — спросил я, целуя ее в мочку уха.

— Такая есть у французов хорошая поговорка.

— Как же она переводится?

— В настоящей любви душа обволакивает тело. Или можно еще по другому перевести — тело обвернуто в душу.

— Что же мы будем делать дальше? — спросил я.

— Как что? Разве ты не ожидаешь приезда своей невесты?

— Лариса, не стыдно ли тебе?

— Да, любимый мой, прости меня. После восторга, который ты мне дал, я еще продолжаю… Прости меня, я глупая и ревнивая дура. Но и ты не должен спрашивать меня, что нам делать. Отныне ты сам все будешь решать, а я только следовать за тобою.

— Ты, кажется, хотела повидать мадьяр?

— Да, точно, ведь я же хотела к мадьярам! Они так здорово умеют танцевать и петь! Я обожаю дюлайскую колбасу, я с ума схожу от жгучих блюд с красным перцем, я могу выпить ведро токайского вина, и еще у них было когда-то такое красное — не то «Медвежья кровь», не то «Бычья кровь». Мне нравится звучание венгерской речи, я хочу выучиться говорить по-мадьярски.

— Говорят, это очень трудно.

— Трудно? Разве может быть что-нибудь трудно, если живешь свободно, как птица?

— Как Птичка.

— Это, кажется, называется симбиоз — Мамонт и Птичка.

— Еще вчера было иное сочетание — Лимон и… Как читается по-французски птичка? Оисетте? Помнишь открытку, которую вы мне прислали из Парижа?

— Не оисетте, а уазетт.

— Похоже на Уасет.

— Уасет? Что-то знакомое. Что это?

— Город в Египте, где Птичка была в симбиозе с Одеколончиком.