— Ты не глубоко русский человек! — прорычал он мне в лицо, и я почувствовал себя немецко-фашистским танком, навстречу которому вышел израненный, весь в бинтах, боец со связкой ручных гранат. — Я отвык от общения с такими, как ты! Я знать не хочу тебя до тех пор, пока ты не очухаешься! — метнул он.

С тем мы и расстались. Через неделю я позвонил и узнал, что ему сделали небольшую операцию, очистили рану от гноя, замазали необходимыми мазями, и опасность заражения миновала. С удовольствием рассказав о своих мучениях и спасении, Николка вспомнил, что мы с ним поругались и сказал:

— А почему это, собственно, тебя так волнует? Ты бы лучше, Федя, позаботился о ком-нибудь из своих демократишек.

— Катись ты к черту! — сказал я и повесил трубку.

В начале августа я снова позвонил ему, но его все не было и не было дома. Тогда я позвонил его маме и узнал, что Николка все же отправился на раскопки в Кафу. Без меня. Тут уж я всерьез обиделся на этого дурака. Все-таки он затаил на меня злобу за то, что я тоже был с Ларисой.

Между тем, время шло, и пропасть между днем сегодняшним и тем утром, когда я проснулся один в номере гостиницы «Кубань», становилась все шире и шире. В августе я сломал ногу и почти целый месяц провел в больнице. Стояло жаркое солнечное лето, и вместо того, чтобы где-нибудь купаться и загорать, я проводил время на больничной койке, читая вслух всякую богословскую литературу, которой, навещая, снабжали меня Лена и Игорь. Я нашел некий вкус в этом чтении, хотя и не обретал для себя того, что обретали у Иоанна Лествичника, Серафима Роуза, Иоанна Кронштадтского, Дионисия Ареопагита и прочих таких авторов мои религиозные друзья. Чтение книг Нилуса развлекало, но не вдохновляло меня на подвиги. Просто в то время я еще не постиг, что прощение выше возмездия. Я еще мечтал о какой-то немыслимой каре всем, кто полюбил издеваться над людьми, каре, которая произойдет на глазах у всего человечества.

Выписавшись из больницы, я на время оставил моих святош и возобновил дружбу с Андрюшей Тихоновым и его женой Настей, дочерью покойного генерала Грохотова. Весь сентябрь я прожил у них на даче, где мы когда-то встречали 1991 год и где в качестве новогоднего подарка мне достался Ротик. Кстати, она уже год как была замужем за итальянцем и жила во Флоренции. Что же, итальянцы любят ревнивых дур. Сук, соединявший две сосны, на котором повесился генерал, был спилен, и сосны как-то сильно отпрянули друг от друга, наклонились на две стороны, потеряв связующую скрепу. В этом был некий символ, я только не мог понять — какой. В архиве генерала обнаружилось несметное количество всевозможной интересной литературы, а главное — целые подшивки «Правды», начиная с 1939 года, аккуратно переплетенные, газетка к газетке, ни единого пятнышка. Днем я помогал хозяевам дачи в каких-нибудь приятных дачных работах, во второй половине дня мы ходили купаться и загорать на пруд, а вечером с наслаждением устраивали чтения «Правды», надо сказать, в те времена весьма обстоятельной газеты, на высоком профессиональном уровне. Нам нравилась наша ностальгия по советской эпохе.