Мне пришлось временно переехать к родителям и дать себе клятву пока что не пить горькую. Это помогло в том смысле, что не было больше таких кошмарных галлюцинаций, но тоска по Ларисе непрестанно росла во мне и терзала безбожно. Лучшим средством от этой тоски был бы какой-нибудь изящный роман с красивой и не слишком прихотливой девушкой лет двадцати пяти, но со мной и впрямь было неладно, потому что я видеть не мог красивых девушек и женщин — ни в компаниях, ни в метро, ни на улице, они казались мне искусственными, пластмассовыми, как запах попкорна, уже поселившийся этим летом в Москве, доселе не знавшей этого чуда западной цивилизации. Несколько раз я задумывался о том, что будь я христианин, я нашел бы способ избавления от тоски по Птичке. Однажды Николка приехал ко мне в съемную квартиру на «Баррикадной» посмотреть, как я осваиваю офорт, мы сели перед телевизором пить пиво и есть жирных лещей с икрой, и я поделился с ним своими проблемами. Он предложил мне пойти вместе с ним на очередное сборище организации «Русский стяг», в которую, как оказалось, он с недавних пор вступил. И я согласился. Через несколько дней мы отправились с ним в один из подмосковных поселков, где базировался штаб организации, и там я провел четыре душеутешительных часа в не слишком многочисленной компании молодых людей, которых средства массовой информации с уверенностью причислили бы к фашиствующему элементу в современной, послегекачепешной России. На самом деле все это были честные и хорошие, хотя и не очень умные, молодые парни, которым казалось, что в их руках судьба Родины, что они верят в Христа, что необходимо изучать технику рукопашного боя, штудировать Ильина, Солоневича, Гитлера, Муссолини, Генри Форда, Дугласа Рида, и тогда заря возрождения взойдет над Россией. Я смотрел на них с жалобной иронией, горюя о том, что не могу быть таким же, как они, что какая-то единичная человеческая особь женского пола волнует меня больше, чем наглая толпа жуликов, захвативших власть в стране. Как бы я хотел отдать все свое никчемное остроумие за то, чтобы, как они, твердо верить, настойчиво стремиться, горячо любить и люто ненавидеть.

— Конечно, я понимаю, что ты скажешь, — говорил мне Николка в электричке, когда мы возвращались. — И все-таки… все-таки…

— Конечно, я понимаю, что «все-таки… все-таки…» — возразил я. — И потому я лучше промолчу.

И ведь надо же так совпасть, что именно в тот самый вечер, когда я вернулся со сборища «стяговцев», мне позвонила моя старая знакомая Лена, с которой я виделся в последний раз полтора года тому назад — в том ноябре, когда мы еще недавно только вернулись из поездки в Египет и Турцию. Мысленно прикидывая, сколько времени мы не виделись с Леной, я поразился: «Боже мой! Вот уже скоро будет целых два года, как Птичка нырнула в мое сердце с борта фелюги!»