Именно такое идиотское положение возникло с первых дней и удручающе длилось две недели. Плюс еще одно обстоятельство, отвратительность которого я сперва не мог себе представить: моя фатальная известность в этом маленьком городке, наводненном в связи с конференцией журналистами…

Я приехал в отель. Часа через два первая подавленность от удара прошла. Я начал питать надежду, правда, сопровождаемую глубоким сомнением, что Витте все же как-то изменит мое смехотворное положение. Я пошел в буфет, заказал чашку кофе и воду со льдом. И немедленно на меня насело четыре или пять полковников Дайверов. Не знаю, из нью-йоркского, вашингтонского или портсмутского «Скандалиста».

— Мистер Мартенс, коротенькое интервью! Разве переговоры еще не начались? Уже идут? А почему вы не принимаете в них участия? Мы слышали, что японцы вас отклонили? (Значит, слух об этом уже распространился!) Но ведь это неслыханно! Объясните, пожалуйста, почему ваш мистер Витте это допустил? И что вы по этому поводу скажете? Ничего? А что вас больше всего поразило в Соединенных Штатах? Ничто?! Very good! Как вы сказали? Ах, есть одна вещь, которая могла бы вас удивить, если бы вы с ней здесь столкнулись? А что же это? Тактичность журналистов?! Хо-хо-хо-хо! A really marvellous answer![169] Однако вы, будучи русским… Ах, вы не русский? Значит, вы, как немец, не правда ли… Ах, вы не немец? Кто же вы? Как? Эскимос? Нет? Эстонец? Кто это такие?

Я убежал из буфета и пошел бродить по городу. В ужасном влажном зное, под раскаленным солнцем я гулял по прибрежным аллеям. Четыре или пять раз ко мне подходили очередные журналисты. Я говорил, что не буду отвечать на вопросы, и сбежал обратно в отель: рубашка прилипла к телу, пиджак на спине промок, в глазах резь, голова тупая, — наверно, я был близок к солнечному удару. В вестибюле торчали пять или шесть газетчиков с фотографическими аппаратами. Я велел портье сказать, что никого не приму, и заперся у себя в номере.

И такое положение продолжалось больше недели. Как я и предполагал, в напряженности переговоров Витте совершенно забыл о моем деле. О ходе переговоров я не знал ничего, за исключением того, что печаталось в газетах. Невероятно, но так это было. А в газетах можно было прочесть самые противоречивые сведения. Переговоры, естественно, происходили за закрытыми дверьми, и пресса узнавала из «хорошо информированных источников» то, что она желала узнать. Как всегда. Республиканские газеты, то есть газеты партии президента, писали, что на переговорах, благодаря личной моральной поддержке президента, достигнуты большие успехи. Демократические газеты заверяли, что форсированные президентом переговоры были заранее обречены на провал и день ото дня все больше проваливаются. И практически я действительно знал не намного больше, хотя я был или должен был быть членом одной из делегаций… Потому что поверь, Кати, моя собственная делегация вдруг перестала мне что-либо говорить. Кати, их совместное предательство было в моем положении самым удручающим.