— Ну, когда вы там обоснуетесь… Вы сказали, органистом в Полтавскую лютеранскую церковь?

— Да, туда. Когда я там устроюсь, мне хочется приняться за серьезную работу.

— Если смею спросить: ваше музыкальное сочинительство преследует какую-либо отдаленную и принципиальную цель?

Признаться честно, в моем вопросе, наверно, присутствовал какой-то обидный оттенок. У меня в моей работе — во всяком случае, в то время — такая цель была. Я хотел доказать особое положение в международном праве так называемых цивилизованных государств по сравнению с полуцивилизованными государствами. Это был труд, преследовавший универсальную цель. Но какая дальняя цель могла быть у музыкальных произведений этого мальчика из Цимзеского семинария?

— Ну, если вы так прямо меня спрашиваете… да, у меня есть такая цель.

— А именно?

— Вытеснить из эстонской музыки царящий в ней немецкий вкус.

— Ой-ой-ой. Это что-то весьма… Кхм.

Чем значительнее была подобная цель, чем естественнее она была высказана, тем более поверхностно и легкомысленно я на нее ответил:

— Это захватывающая идея. А есть у вас что-нибудь предложить взамен на освободившееся место?

— Если ничего нет, так не стоит создавать эстонскую музыку. По-моему. Тогда она все равно не возникнет.

— И где вы предполагаете найти материал для эстонской музыки?

— Прежде всего в народных мелодиях. И в финских тоже.

— Вот как. А почему финские лучше немецких? По-моему, финскую музыку даже нельзя сравнивать с немецкой.

— Знаете, здесь дело обстоит так же, как с языками. То есть с немецким и финским. Если их между собою сравнить — два особых мира. А если сравнить с эстонским, то один совершенно чужой, а второй — будто забытый свой. Который вдруг сразу вспоминается.

— И каким образом вы думаете развивать эту эстонскую музыку? У вас, должно быть, широкие планы?

С моей стороны это был почти иронический вопрос. Но он вдруг воинственно посмотрел мне в глаза и сказал:

— У человека непременно должны быть планы! Я хочу написать эстонскую оперу.

— Ой-ой-ой! — воскликнул я удивленно и опять не без иронии. — И на каком же материале вы могли бы ее написать?

Я подумал: этот молодой человек не представляет себе, что он говорит. Он собирается почти из ничего, почти на пустом месте построить такое огромное сооружение. Откуда он возьмет материал? Откуда возьмется стиль? Если нет ни того, ни другого? Правда, Крейцвальд более или менее так же написал эстонский эпос. Я сказал: