В Окбурне конюх «Королевского дуба» помнил, что такая молодая женщина, какую описывал Адам, выходила из треддльстонского дилижанса более двух недель назад, ведь не скоро можно забыть такую хорошенькую девушку, и был уверен, что она не поехала в бекстонском дилижансе, который проезжал через Снофильд; он потерял ее из виду в то время, как отводил лошадей, и с тех пор более не видел ее. Адам затем прямо пошел к гостинице, от которой отходил стонитонский дилижанс: было всего очевиднее, что Хетти, куда бы она ни намеревалась идти, прежде отправилась в Стонитон, так как едва ли она решилась свернуть с большого тракта. И здесь она была замечена; помнили, что она сидела на козлах с кучером. Но кучера нельзя было видеть: другой ездил вместо него по этой дороге последние три или четыре дня. Вероятно, его можно было увидеть в Стонитоне, если спросить о нем в гостинице, у которой останавливалась карета. Таким образом, озабоченный, больной душой, Адам по необходимости должен был ждать и употребить усилия, чтоб отдохнуть до следующего утра, и до одиннадцати часов, когда отходил дилижанс.

В Стонитоне произошла новая задержка: старый кучер, с которым ехала Хетти, не будет в городе раньше вечера. По приезде его оказалось, что он хорошо помнил Хетти и помнил свою собственную шутку, с которою обратился к ней; он несколько раз повторил ее Адаму и так же часто заметил, что, по его мнению, в этом было что-то такое необыкновенное, потому что Хетти не смеялась, когда он пошутил с нею. Но он объявил, как объявляли и люди в гостинице, что потерял Хетти из виду с того времени, как она вышла из кареты. Часть следующего утра прошла в расспросах в каждом доме в городе, где только останавливался какой-нибудь дилижанс. Все это было тщетно: Хетти, как известно, отправилась из Стонитона не в дилижансе, а пешком на самом рассвете; потом Адам выходил до первых застав по различным трактам в отчаянной надежде, что она оставила там какое-нибудь воспоминание. Нет, дальнейших следов не было, и следующею тяжелой для Адама задачею было отправиться домой и передать на господской мызе эти несчастные известия. Что ж касается того, что он сделает за этим, то он имел два определительные намерения среди этой борьбы мыслей и чувств, происходившей в нем в то время, как он ходил взад и вперед. Он не расскажет того, что знал о поведении Артура Донниторна относительно Хетти, пока не представится очевидная для того необходимость: Хетти, пожалуй, может возвратиться и открытие может быть для нее оскорблением или обидой. Лишь только он побывает дома и сделает все, что нужно для более продолжительного отсутствия, как тотчас же отправится в Ирландию; если он не откроет никакого следа Хетти на пути, то пойдет прямо к Артуру Донниторну, чтоб увериться, насколько Артуру был известен ее поступок. Несколько раз приходило ему на мысль, не спросить ли совета у мистера Ирвайна, но это было бы бесполезно, или ему уже нужно в таком случае сказать все и, таким образом, выдать тайну Артура. Странно, что Адам, мысли которого были беспрестанно заняты Хетти, ни разу не подумал о том, что она могла отправиться в Виндзор, не зная, что Артура уж не было там. Может быть, Адам не мог себе представить, чтоб Хетти убежала к Артуру непрошенная; он не мог вообразить себе никакой причины, которая могла бы понудить ее к такому шагу после письма, написанного в августе. Он представлял себе только два предположения: или Артур снова писал к ней и сманил ее к побегу, или она просто бежала от приближавшегося брака с ним, убедившись, что, вопреки всему, не могла любить его в достаточной степени, а между тем не смела отказать ему, опасаясь гнева своих родных.