– И теперь, Люси, сколько будут стоить твои рисунки? – спросил Пьер. – Ты знаешь, что это очень важный вопрос.
– Я полагаю, Пьер, их стоимость должна быть очень низкой, – ответила Люси, глядя на него в задумчивости.
– Очень низкой, Люси; несомненно, очень низкой.
– Хорошо, значит, десять долларов.
– Десять английских банков со своими сокровищницами, Люси! – закричал Пьер. – Боже мой, Люси, да это почти четверть дохода для какого-нибудь обитателя Апостолов!
– Четыре доллара, Пьер.
– Я сам назову тебе цену, Люси, но сперва ответь: сколько времени займет закончить один портрет?
– Два сеанса позирования и два утра моей работы в уединении, Пьер.
– И постой – каковы твои материалы? Думаю, они не слишком дорогие. Они не хрустальные, твои инструменты, ты ведь не точишь их с помощью бриллиантов, Люси?
– Послушай, Пьер! – сказала Люси, выставляя вперед ладошку. – Послушай, это несколько угольных карандашей, кусочек хлебного мякиша, один или два пастельных карандаша и лист бумаги – вот все.
– Хорошо, значит, ты можешь брать один доллар семьдесят пять центов за портрет.
– Только доллар семьдесят пять центов, Пьер?
– Я даже опасаюсь, что мы подняли цену слишком высоко, Люси. Ты не должна просить непомерных денег. Рассуди сама: если твои услуги будут стоить десять долларов, то ты будешь оказывать их в кредит; тогда у тебя будет полно натурщиков, но взамен ты не получишь почти ничего. Но если ты опустишь свои цены и также скажешь, что тебе должны платить наличными – старайся не слишком глазеть на
– Все будет именно так, как ты говоришь, Пьер.
– Значит, решено, я напишу для тебя объявление, где изложу твои условия, и повешу его на видном месте в твоей комнате, чтобы каждый обитатель Апостолов мог знать, чего ему ожидать.
– Благодарю тебя, благодарю тебя, кузен Пьер, – сказала Люси, поднимаясь со своего места. – Меня радует твой приятный и не совсем безнадежный взгляд на мой скромный маленький план. Но я должна быть чем-то занята, я должна зарабатывать деньги. Как видишь, я и так съела слишком много хлеба этим утром, а еще не заработала ни единого пенни.
Пьер с веселой грустью мысленно сопоставил тот маленький кусочек хлеба, к коему она прикоснулась этим утром, с тем большим упоминанием о нем, сделанном ею, и стал было подтрунивать над ней, но она ускользнула в свою комнату.
Он вскоре очнулся от странных грез, кои охватили его, едва лишь он сделал выводы из этой сцены, когда рука Изабелл притронулась к его колену, и она устремила на него тяжелый многозначительный взгляд. В продолжение всего предыдущего разговора она хранила полное молчание, но внимательный наблюдатель мог бы, возможно, заметить, что в ней бушевали некие новые и очень сильные – пока сдерживаемые – эмоции.