— Сейчас поеду, — всё, что нашлось в пункте выдачи готовых слов, несколько ледяных смерзшихся кубиков вывалилось в короб и льдогенератор вхолостую загудел.

Не допустив ничего похожего на «давай», «ну, пока», сосредоточенно опустив голову, выставляя стопы на узкую досточку, Вероника-Лариса дошла до него и дружески толкнула ладонью в грудь — он шатнулся и присел на болотистое кроватное покрытие, напряженно улыбнувшись, она очень серьезно раз местилась у него на коленях, обхватив шею, и произвела тесный, проникающий, старательный поцелуй, следующий академическим правилам «начало прелюдии, оральный контакт с участием губ и языка», чуть отстранилась: есть нужная отметка на датчике? добавить? и целовала еще, запустила руку ему под рубаху, нашла и щипала там больно сосок; Эбергард замер под душной тяжестью, боясь потерять равновесие и завалиться с грузом, тоже поглаживал очертания и формы, припоминая этот танец, но без музыки, чмокал что-то там, а потом умаялся от жара, жары, неподвижности и сдался:

— Я пойду в ванну.

Мгновенно, как и мечтал, без лишнего, снялась с колен — Вероника-Лариса: да; не поворачиваясь, стыдясь, туда, рукой:

— Синее полотенце, там…

Он скрытно вздохнул, сбрасывая пиджак, и слышал, как за спиной она, порождая ветер, сметает ненужные покровы с постели, с пластмассовым шорохом запахивает шторы и сильно щелкает кнопками, делая — новый свет.

Потом, когда, ему показалось, стемнело, на улице кончилось утро и прошел день — она жадно рассматривала его успокоившееся лицо, расстающееся с излишками крови, и поглаживала его тело, всё, что доставала рука, — про запас, на потом, чтобы оставить хоть на немного запах, память кожи его и волос на ладонях.

— Ненавидишь меня?

— Ты что?

— Такое у тебя выражение лица.

— Мне было очень хорошо. Такая красивая ты…

— Говоришь для того, чтобы что-то говорить? Скажи серьезно: зачем тебе это надо? Зачем это нужно мне, в общем, ясно. А зачем тебе?

Он попытался приподняться и поцеловать, но Вероника-Лариса отстранилась и с помощью дополнительного маневренного двигателя перевела себя на орбиту повыше, закрыв одеялом груди.

— Тебе просто захотелось сделать мне очень-очень хорошо, да?

— Слушай, ты этого хотела, я этого хотел. Взрослые люди… Зачем еще что-то говорить?

— Да. Незачем. Конечно, — она обиделась, совсем другая, неприятная, не видел ее такой. — И теперь ты больше ко мне никогда не придешь…

— Приду.

Он лежал, глядя в серый угол, не пуская в себя мысли об Улрике, Эрне — помнил как, научился, не пуская в себя мысли о Сигилд… Когда безопасней встать? Начать с «мне пора», с «ого, сколько уже времени?» или «а где же чай?». Лишь бы не начала плакать.