— Не закончил? Что-то тоже не могу уснуть. Можно, я тут… — Улрике повозилась и устроилась на кухонном диване, но сразу испуганно приподняла голову:

Почему так страшно смотришь на меня? Смотришь так, будто больше не любишь…

— Нет. Нет, нет.

— Слышал, Ельцин умер? Наверное… не успеем мы переехать до родов, — в ее слабом утверждении угасал вопрос. — Не до этого сейчас тебе, да и мне было бы трудно…

— Давай, чтобы сейчас не гнать, ты поедешь рожать, а я — всё по-быстрому…

— Может, и к лучшему. Лишь бы она, — имя так и не выбрали, каждый думал про свое, — приехала уже в свой дом, к себе. Запомнил, куда поставить кроватку?

Вас ожидают, уже давно; Кристианыч не включался (Эбергард начал звонить с восьми), Эбергарда клевал — как он и ждал! так! так!!! — неизвестный номер, заканчивающийся на 047; с утра сжался: только это, не уступать, сегодня и кончить, и проверял себя: крепок? не уступать! Кристианыча — нет, значит следующий — Хассо!! — не собьют…

Остановите тут — из машины он вылез до светофора, отправив Павла Валентиновича на стоянку пустым, сам вошел в префектурный двор со стороны Тимирязевского с простыми, теми, кто добирается на метро, но не озирался, не исполнял «очень спешу», держа наготове подносик незримый с одноразовыми тарелками «что я скажу, если окликнут, встретят, остановят», — пройдя вахту, за милицейские обыкновенные спины, облегчение почуял и радость, словно что-то выиграл уже такое, что дает право отдохнуть, побежал сбросить пальто и — к Хассо! — выигрывать еще, выигрывать дальше! — одним взглядом зачерпнув «Жанна напугана», ее:

— Вас ожидают. Уже давно. — Порыв убежать, успеть до «этого» к Хассо, снять вопрос, остервенение: «Почему пускаете в мой кабинет?!!» Слова-словечки, заготовленные для «внезапно на улице», на улице и остались; дал заметить Жанне свое обмирание и — надо! — вошел, путь в следующие комнаты лежал через эту. Человек в форме, серьезный человек в синей форме, незнакомый, сидел за столиком для посетителей, переплетя пальцы, не читая, именно — ждал.

— Утро доброе, — первым, задавая тон и скорость, привык, видно, что приползают к нему и молят. — Вы — Эбергард?

— В чем дело? — Эбергард не отвечал, не садился, цепляясь за позицию «свысока», устанавливал портфель, устраивал пальто в шкафу поудобней.

— Согласно представленным документам вы — ответственный за противопожарное состояние помещения?

Эбергард приблизился: пожарные кровососущие поменяли форму, летом походили на средний командный состав таиландской хунты, а зимой на польских пограничников, входящих в вагон «Москва — Амстердам», оставшись один (гость оказался всего лишь известным биологии насекомым, потребляющим и испражняющимся непрерывно), Эбергард всмотрелся в новый окрас: темно-синее что-то типа свитера с налокотниками, герб какой-то на кармане, на кресле грелась толстая куртка с меховым воротником и латинобуквенной табличкой — что там гнусь пишет о себе на латыни?