– Снайпер? – с опытной тревогой вскрикнул кто-то и, отскочив, побежал.

– Унесите с дороги, бэтээр задавит! – распоряжалась старушка, сжимая удачно отколупанный обломок.

Кто-то зажег фонарик. Большой рыжий человек лежал на асфальте. Соскочивший кед освободил босую ногу.

Женщина стояла на коленях и, нагнувшись, щупала горло рядом с кадыком.

– Лена, что такое? – спрашивал хриплый мужчина, удерживая пса.

– Скорую найди!

– Кто это?

– Муж мой!

– Ничего не понимаю!

Через двадцать минут Виктора внесли в машину скорой помощи, изнутри обильно запачканную кровью, и Лена поехала с ним в ближайшую больницу.

Он, не придя в сознание, умер ранним утром четвертого октября, но, когда он упал в темноте и Лена, узнав его и сама едва не лишившись чувств, бросилась к нему, она прошептала ему в самое ухо: “Ты меня прости” – и ей показалось, он промычал согласно.

– Что ж так за собой не следил? Обследоваться надо было, – сказал врач с землистым утомленным лицом. – Сорок лет… Да, помолодел инсульт…

Четвертого октября Таня не пошла в школу. Она смотрела телевизор.

Был погожий день. Несколько раз звонила мама, говорила: с папой плохо и она у него. Просила ждать дома.

Танки стояли на мосту напротив здания, верхние этажи которого уже вовсю горели.

Белоснежный, в черной шапке дыма, дом возвышался, большой и слабый.

Дом состоял из окон, напоминал разлинованную тетрадь, а может, незаполненный кроссворд, но сейчас – и это было видно, хоть показывали с отдаления – во всем доме не было ни одного целого окна. Золотые часы на башне замерли, стрелки уткнулись в 10:03. Выше в густом дыму трепетали какие-то флаги. Пушка поползла, выплюнула снаряд, и косматое грязноватое облачко вырвалось из очередного окна.

Таня сидела, сложив руки на животе.

Недавно она с ужасом поняла, что с ней происходит.