– Я не стану их убивать, святой отец, – нехотя проговорил он.

– Ни сегодня, ни завтра, никогда. Обещаешь?

Вновь повисла пауза. Хук вспомнил долгие годы вражды и въевшуюся в разум ненависть, вспомнил свое отвращение к сэру Мартину и Тому Перрилу… Потом подумал о сегодняшней битве – и понял, что, не дав клятвы, требуемой отцом Кристофером, он никогда не попадет в рай. Он коротко кивнул:

– Обещаю.

Отец Кристофер сжал его голову ладонями:

– Вот тебе епитимья, Николас Хук: покажи себя метким лучником в нынешней битве. Во имя Бога и короля. Te absolvo[30]. Прощаются твои грехи. Теперь взгляни на меня.

Хук поднял глаза. Дождь окончательно стих. Священник, достав уголек, что-то написал на лбу Ника.

– Вот и хорошо, – сказал он, закончив.

– Что это, святой отец?

Отец Кристофер улыбнулся:

– Я написал на твоем лбу «IHC Nazar»[31]. Кое-кто верит, что это спасает от напрасной смерти.

– Что это значит, святой отец?

– Это имя Христа – Назарянин.

– Напишите его и на лбу Мелисанды.

– Конечно, Хук, обязательно. А теперь прими Тело Христово.

Хук приобщился Святых Даров и затем, как делали другие по примеру короля, положил на язык щепотку влажной земли и проглотил ее вместе с облаткой – в знак покорности смерти, в знак того, что принимает землю с той же готовностью, с какой земля приняла бы его самого.

– Надеюсь, мы еще увидимся, святой отец, – сказал Хук, надевая шлем поверх кольчужного капюшона.

– Я молюсь о том же, – откликнулся священник.

– Дерьмоголовым придуркам пора нападать, – пробурчал Уилл из Дейла, когда Хук вернулся к своим.

Однако строй французов, заполнивший всю ширину плато от леса до леса, стоял недвижно и не выказывал ни малейшего намерения наступать. Враг ждал.