— Увы, да.

— Ну и помешал ты этому?.. Нет?.. Вот видишь.

Златоуст в подробностях рассказал историю Ревекки и при этом сильно разволновался.

— А теперь скажи, — горячо заключил он, — что это за мир, в котором мы вынуждены жить? Разве это не ад? Разве не вызывает он возмущение и отвращение?

— Само собой. Мир именно таков.

— Так! — сердито воскликнул Златоуст. — А ведь раньше ты столько раз убеждал меня, что он божественен, что он представляет собой великую гармонию кругов, в центре которых восседает на троне Творец, что все сущее прекрасно и тому подобное. Ты говорил, так написано у Аристотеля или у святого Фомы. Любопытствую узнать, как ты объяснишь это противоречие.

Нарцисс засмеялся.

— У тебя изумительная память, и все же она тебя немного подвела. Я всегда почитал совершенным Творца, но никогда — творение. Я никогда не отрицал наличие зла в мире. Что жизнь на земле гармонична и справедлива и что человек добр — такого, мой милый, не утверждал ни один настоящий мыслитель. Более того, в Священном Писании недвусмысленно сказано, что мысли и чаяния человека злы, мы каждый день видим тому подтверждение.

— Очень хорошо. Наконец-то я вижу, что вы, ученые, об этом думаете. Человек, стало быть, зол, жизнь на земле полна подлости и свинства, это ее составная часть. Но где-то там, в ваших книгах и учебниках, есть и справедливость, и совершенство. Они существуют, это можно доказать, вот только никому они не нужны.

— Ты накопил много неприязни к нам, теологам, милый друг! Но ты так и не научился мыслить, ты смешиваешь разные вещи. Тебе придется кое-чему подучиться. Но с чего ты взял, что нам не нужна идея справедливости? Мы прибегаем к ней ежедневно и ежечасно. Я, к примеру, настоятель и должен управлять монастырем, а в этом монастыре столь же мало совершенства и святости, как и за его стенами. Тем не менее первородному греху мы постоянно и неуклонно противопоставляем идею справедливости, пытаемся соизмерять с ней нашу несовершенную жизнь, пытаемся исправлять зло и жить, постоянно помня о Боге.

— Ах да, Нарцисс. Но ведь я говорю не о тебе и не утверждаю, что ты плохой настоятель. Нет, я думаю о Ревекке, о сожженных евреях, о братских могилах, о всемогуществе смерти, об улицах и домах, в которых валялись зловонные чумные трупы, об этом ужасном запустении, о бездомных, осиротевших детях, об околевших на цепи от голода дворовых псах — и когда я думаю обо всем этом и вижу перед собой эти картины, сердце мое заходится от боли, и я начинаю думать, что наши матери родили и отправили нас в безнадежно жуткий, дьявольский мир и что было бы лучше, если бы они не делали этого, если бы Бог не создавал этот страшный мир, а Спаситель не шел за него напрасно на крестную муку.