— Нет, бабушка. Несколько дней.

— Несколько дней, говоришь?

— Пусть поживет, бабушка? Ладно?

— А потом куда пойдет?

— Не знаю.

— Ах, сумасшедшая, ах, непутевая девчонка! У нас нет постели, нет даже одеяла! Где мы его положим? Чем ты думала?

Джеврие опять обняла ее.

— Да устроится как-нибудь… Ты не беспокойся, бабушка! Никого нет на свете лучше Джевдета-аби!

— Устроится-то устроится. Да вот боюсь, он здесь надолго застрянет.

— Не сердись, бабуся! Не надо!.. Ведь ты у меня самая хорошая! Я тебя очень люблю. Знаешь, что я сделаю?

— Ну, говори!

— Накрашу губы, надену туфли на высоких каблуках и пойду просить деньги. Принесу тебе много-много денег! Вот посмотришь!

Лицо старухи, освещенное желтым светом уличного фонаря, падавшим через приоткрытую дверь, расплылось в довольной улыбке.

— Посмотрим, — сказала она. — Посмотрим, негодница!

Джеврие снова бросилась к ней на шею и принялась целовать.

Хотя они говорили шепотом, Джевдет все слышал. Он снова надел лоток. Джеврие вошла в комнату и, увидев его с лотком на шее, удивилась:

— Чего же ты не сядешь, Джевдет-аби? Сними лоток.

— Нет, я пойду!

— Куда?

— Сам не знаю.