— Вот здорово! И я стану ханым-эфенди[62], правда?

— Конечно.

— А во что я буду одета?

— На тебе будет красивое платье из голубого шелка. Дорогое-дорогое! Такого никто не может купить здесь, в Турции! Ты помашешь мне рукой. А я отвечу тебе вот так — кивком головы!

— Ты никому не будешь улыбаться? Только мне?

— Никому.

— И никому не будешь кивать головой, кроме меня?

— Никому. У нас будет свой автомобиль. Куча денег… Приедем в Турцию… Ни полиция, ни кто другой не осмелится нас тронуть.

— А если осмелятся?

— Мы заставим их пожалеть об этом!

— Как?

— Тогда увидишь! Мы приедем с кучей денег. Щедро отблагодарим тех, кто нам помогал. Потом, знаешь, что я сделаю?

— Что?

— Бам! Разыщу нашего адвоката! Он меня, конечно, не узнает. Я прикажу ему: «Руки вверх!» Он испугается, начнет умолять: «Пощади!» Я наведу на него пистолеты: «Выкладывай денежки!» Он отдаст все — до последнего куруша.

— И не стыдно тебе, Джевдет-аби?

— Да я нарочно, глупая! Когда адвокат выложит деньги, я рассмеюсь: «Ты узнал меня?»…

Они вошли в парк у мечети Султанахмед. Сели на скамейку.

Джевдет рассказывал ей об Америке. Делился мечтами и планами, возникшими у него в долгие дни раздумий в тюрьме. Джеврие слушала, только слушала. Не двигалась, словно завороженная. Рука Джевдета вспотела в ее маленькой ладони. Они не замечали вокруг ничего, не видели даже голубей, спокойно расхаживавших у их ног. Вот они плывут в Америку по бескрайным голубым просторам океана. Капитан парохода — рыжебородый, с голубыми глазами и трубкой во рту. На горизонте возникают небоскребы… Нью-Йорк, статуя Свободы. Океанский лайнер бросает якорь неподалеку от статуи. Держась за руки, они спускаются по трапу на берег. Восхищенные, гуляют они по улицам, стиснутым высоченными небоскребами, и вдруг слышат жалобный детский плач. Они спасают от кулаков уличных бродяг заблудившегося мальчугана и отводят его домой. Мальчик рассказывает отцу-миллионеру, как его спасли. Обезумевший от радости «мистер» обнимает их, целует. А потом, узнав, что они турки…

— Но ведь я не турчанка, Джевдет-аби! — вздохнула Джеврие.

— Почему же?