Джевдет улыбнулся.

— Не уеду, глупенькая, не бойся, никуда без тебя не уеду!

— Скорей бы уж…

Чтобы успокоить Джеврие, он прошел с ней до берега моря. Здесь они распрощались, и Джевдет повернул назад. Он знал, где ему провести ночь. Проходя мимо квартальной кофейни, он остановился. По вечерам еще было прохладно, поэтому окна не открывали. Джевдет долго всматривался в двигающиеся на стеклах тени, но никого не мот узнать: окна запотели.

Неподалеку темнел «Перили Конак». Да, он переночует здесь!

Джевдет не боялся этого мрачного дома. Еще с детства он привык к нему. Его не пугали рассказы о стонущих привидениях, закутанных в белые саваны, не страшили тараканы, скорпионы, сороконожки. «Перили Конак» был ему родным, как и сказки о нем, которые он слушал, сидя у матери на коленях. У розоватых стен «Перили Конака» когда-то он проводил целые дни. В жару прятался в их спасительной тени. «Иди, иди ко мне, дитя мое! — словно призывало его в свои объятия старое, всеми покинутое здание. — Не бойся, я не обижу тебя, как другие. Ты можешь оставаться у меня сколько захочешь. Ведь я тебе как мать!»

Он поднял голову: пустые черные глазницы окон и похожая на огромный беззубый рот дверь мрачно зияли в темноте ночи.

Он медленно вошел внутрь.

20

20

Всю ночь сон не шел к Джевдету: в его воображении один за другим возникали планы побега в Америку. А когда уже под утро он забылся в тяжелой дремоте, снаружи вдруг раздались звонкие детские голоса: «Хиттин-Саба! Мани-об ка-стари, мы дем-ж!»

Джевдет открыл глаза. Сел. Бок, на котором он лежал, был сырым и даже заледенел. Он потянулся, зевнул. Ребята прокричали опять.

Джевдет улыбнулся.

Раньше товарищи точно так же вызывали его, чтобы не догадался отец, злившийся, когда он, Джевдет, убегал играть в футбол: «Дет-Джев! Мани-об ка-стари, мы дем-ж!» Что в обратном порядке означало: «Джевдет! Обмани старика, мы ждем!»

Отец, грозный и вспыльчивый, — Джевдет помнил, что в те времена сослуживцы называли Ихсана-эфенди Бомбой — приходил домой поздно, пьяный, и избивал мать, его дорогую мать. А он был бессилен защитить ее. В эти страшные минуты никто не решался перечить отцу.

Снова послышались мальчишечьи голоса:

— Мы дем-ж я-теб, хиттин-Саба!

Кто же этот Сабахиттин? Может, и у него такой же непутевый отец и тоже злится, когда сын играет в футбол? Может, и его отец возвращается с работы пьяным и бьет мать?

Джевдет встал. Поднявшись на цыпочки, выглянул в проем окна. Ребят, вызывавших Сабахиттина, не было видно — они, должно быть, стояли внизу, у самой стены. Перед ним был родной квартал. Красные черепичные крыши ветхих домиков, покосившиеся дворовые ворота еще, казалось, спали, залитые ярким утренним солнцем. Взгляд его упал на дорогу. А вот и Сабахиттин, которого звали ребята! Это, оказывается, внук Мюфита-эфенди, бывшего чиновника Управления оттоманского долга. С корзинкой в руке он плелся позади своего отца — огромного человека с усами. Они шли на рынок. Когда Джевдет был уже признанным заводилой в квартале, Сабахиттин был еще совсем маленьким. Так вот кто, значит, занял его, Джевдета, место?