Архаров покивал головой.

- Я еще в бытность Преображенского полка поручиком был в благородном собрании, сперва слушали домашний концерт, потом подавали напитки. Там сидела девица лет шестнадцати, она где-то раздобыла восточные благовония и употребила их не в меру. Казалось, старая толстая боярыня, желающая нравиться молодым махателям, сидит за моей спиной…

- Нет, нет, я об ином… Бывают благородные ароматы, а бывают простонародные…

Варенька говорила правду - и Архаров согласился: да, разумеется.

- Матушка моя была в глазетовом платье, которое пахло… вы верно изволили сказать о махателях… - Варенька несколько смутилась. - Это был нехороший запах, запах для мужчин, а не для себя, все равно что на людях оголиться…

Варенькино правдолюбие Архарова несколько смутило. Он вовремя вспомнил, что рассказывал Левушка про монастырок - живут они в неком особенном мире, где музыка и благородные чувства составляют смысл жизни. Навещая сестрицу свою Маврушу, он наслушался возвышенных глупостей и уже всерьез забеспокоился, удастся ли для столь неземной девицы сыскать жениха.

- То есть, ваша матушка должна была предпочесть более скромный запах?

- Да, я поняла это уже потом, когда князь привез меня в свой новый дом, мы ведь поселились не на Знаменке, но это было по просьбе матушки… Я только в ту ночь, когда убежала оттуда, поняла, что это была за улица. В этом доме, Николай Петрович, меня держали в одном крыле, в другое не пускали, но я пошла - и там живет женщина, которая как раз желает нравиться мужчинам! Я видела ее наряды, я ее тоже видела, а князь потом объяснял, что это метреса его родственника, и сам родственник тоже, оказалось, жил в одном со мной доме вместе со своей метресой, и это от меня скрывали, ну не диковинно ли?

- Тот же самый запах? - переспросил Архаров.

- Я не знаю, но он вызвал во мне то же чувство, то же неприятное удивление, как ежели б, раскрыв книгу и ожидая увидеть в ней благородные стихи, читаешь басню о пьяных извозчиках!

Столь возвышенные рассуждения Архарову показались странными, но Варенька не лгала - она и вправду, поверив обер-полицмейстеру, говорила откровенно.

- А где, коли это не тайна, новый дом его сиятельства? - спросил Архаров.

- Какая ж тайна? Не доходя Сретенских ворот, не по той стороне, где монастырь, а по той, где уж начали разбирать старую стену… выкрашен в желтый и белый цвет…

Архаров недавно проехался верхом с Абросимовым, Захаром Ивановым, драгунским майором Сидоровым и адьютантами Волконского, оглядывая те немногие московское укрепления, от которых ожидалась хоть какая-то польза, и с горечью отметил: даже артиллерию взгромоздить не на что. На валах Белого города, которые уже давно Волконский собирался убрать, а место засадить деревьями, возвышались груды камня, полузанесенные землей и мусором, с весны прораставшие травой, куда окрестные обыватели выпускали скотину - коров и коз, а зимой дети катались с них на салазках. Достойную оборону против самозванца они представляли, до того достойную, что вся поездка вдоль валов сопровождалась унылой обер-полицмейстерской матерщиной. И сейчас эта беда, понятое дело, пришла на ум.