Но самое печальное произошло, когда в Шираз прибыл фокусник, подражатель знаменитого Голям Хусейна Люди потоком устремились в зал школы Шапур, где давалось представление. Инспектор школы вручил мне бесплатный билет; это была привилегия первого и второго учеников в классе. Радость моя была безгранична!

Вечером я отправился на представление. Место мое оказалось в самом конце зала. Я не отрывал глаз от сцены. Наконец появился фокусник, достал шкатулку, и сеанс начался. Все. вокруг сидели словно зачарованные, выражали то изумление, то испуг, то смеялись, то хлопали. Но я, как ни напрягался, не мог разобрать, что происходит на сцене. Все плыло перед глазами… Угнетенный, подавленный, я сидел на своем месте и время от времени спрашивал соседа, что делает фокусник. Он или не отвечал ничего, или обрывал меня на полуслове: «Ты что, слепой? Не видишь?..»

В тот вечер впервые я заподозрил неладное, смутно догадываясь, что я не такой, как все. Я толком еще не знал, в чем дело, но чувствовал, что есть во мне какой–то изъян. И мне стало невыразимо грустно.

Увы! Не нашлось тогда никого, кто бы утешил меня, пришел мне на помощь. Все огрехи мои и проступки люди относили на счет моей нерадивости и беспечности. И я соглашался с ними…

* * *

Мы жили в Ширазе не первый год, но многое еще сохранилось от нашего прежнего деревенского быта. Как и в Бушире, к нам наезжало из пустыни сразу по десять — двенадцать человек вместе со своими лошадьми, мулами, ослами, и все они находили у нас приют.

Отец мой был разорен, но никогда не обмолвился об этом ни словом. Дом и утварь были заложены, многие вещи перекочевали в лавку старьевщика. И все же гостеприимство наше не имело границ. Каждый бездомный бродяга, двигавшийся с юга, заглядывал к нам в дом. Отец, да смилуется над ним аллах, был сама щедрость. Борясь с нищетой, он проявлял необыкновенную изобретательность. Продаст, бывало, часы и примет гостя.

Как–то заехала к нам одна старушка из Казеруна, плакальщица на похоронах. Старушка эта читала также вслух роузэ [99], а в день убийства Омара [100] пела плохонькие таснифы [101]. Она отличалась болтливостью и любила во все совать нос, зато была прекрасной рассказчицей. Мы, дети, очень любили ее и радовались, когда она появлялась у нас. По вечерам она рассказывала сказки или же пела таснифы, и все в доме дружно хлопали ей. Она ни с кем не церемонилась, была откровенной и говорила правду в глаза. Матушка тоже ее любила. Обе были родом из Казеруна, а казерунцы крепко стоят друг за друга. Старушка резко выговаривала моему отцу за двоеженство, за то, что при жизни матери он взял себе вторую жену.