Бирджмохан удивил меня, причем с неожиданной стороны. Он твердо заявил, что о женитьбе сейчас не может быть и речи. Но по секрету сообщил мне о намерении никогда не жениться; если же он когда–либо и решился бы на брак, то избранницей его стала бы Джахнави. Я заметил, что он понемногу отказывается от своих возвышенных иллюзий и быстро превращается в непритязательного человека, с некоторых пор уже не поглощенного только собственным «я». Когда–то он хотел покорить весь мир, но теперь в нем появилось смирение, как будто преобразившее его. Однажды я столкнулся с ним нос к носу на рынке и с трудом его узнал.

Я сказал:

— Привет, Бирджмохан, как дела?

Он ответил, сложив на груди руки:

— Все прекрасно.

Мы пришли ко мне домой. Жена отнеслась к нему с повышенным вниманием и поздравила с чудесным избавлением от «ужасной западни». Казалось, жена разузнала какие–то чудовищные тайны этой загадочной девушки.

— Ах! Не стоит к этому возвращаться! У меня нет желания говорить о ком бы то ни было плохо, но…

Бирджмохан слушал невозмутимо. Жена продолжала:

— Чем же все–таки объяснить, что ты пошел вдруг по стопам своего дяди? Посмотри, как ты одет! И разговариваешь без всякой охоты. Твой дядя — человек старый, брюзга, но тебе–то зачем ему подражать?

Бирджмохан ответил:

— Ничего страшного не происходит, тетушка! А одежду я отдал в прачечную.

Когда мы остались одни, я постарался внушить племяннику, что тетушка в общем права и что ему следует остепениться. В его ответе была серьезность, редкая для людей такого возраста:

— Еще успею, дядя.

Я не настаивал на продолжении этой темы.

И вот теперь, по воскресеньям, понедельникам, вторникам, а сегодня даже в среду, я не знаю, кто она, девушка, которую я вижу из окна, девушка, которая скликает ворон, чтобы покормить их хлебом, — Джахнави или не Джахнави. Поскольку я видел ее вблизи всего раз, не могу быть ни в чем уверен. Та девушка была примерно такого же роста, как эта. Та Джахнави, может быть, была симпатичнее. Но мне трудно отрешиться от мысли, что девушка, которую я вижу, — не та Джахнави, с которой я встречался однажды. Рано поутру она окружена таким количеством ворон, что мне ее почти не видно за ними. За этой бурлящей черной массой, которая каркает и бьет крыльями. Вороны дерутся между собой, добывая лакомые кусочки, словно бы соперничают в своем обожании, в стремлении изведать вкус ее плоти. Но даже тут, окруженная птицами, она продолжает звать:

— Сюда, вороны, сюда, вороны!

И когда к ней слетаются птицы со всего неба, каркающие, терзающие и заглатывающие и тем не менее алчущие ее все сильнее, она пронзительно вскрикивает: