А танкер все больше и больше показывает нам левый борт и продолжает боком надвигаться на нас всей своею громадой. Уже заслонил собою весь белый свет. Если он коснется нас — раздавит в лепешку. Сейчас все зависит от того, какая щель окажется между нашими бортами. Когда близко сходятся корабли, то их тащит друг на друга, потому что давление воды на внешние борта больше, чем на внутренние, и корабли неумолимо притягивает друг к другу. А на такой скорости, на какой идет транспорт, нас просто расплющит об этот мощный высокий борт, как утлую лодчонку о гранитную скалу. Оцепенело застыли матросы на палубе. Мы разошлись на пределе.

Высокий черный борт танкера пронесся рядом, заслонив солнце и погрузив нас в свою зловещую тень. Опахнуло нефтяным холодом, и танкер, как скала, прошелестел мимо. «Пронесло, так его растак! — Я почувствовал, как ослабли ноги. — Ну, в рубашке ты родился, алтайский парень!»

— Прямо руль!—донеслась до меня команда, будто сквозь воду.

— Есть прямо руль! — отвечаю я, а перед глазами все еще стоит высокий, могучий и черный борт танкера.

И эта чернота и мощь вдруг напоминают мне давно прошедшее, тот страх, то отчаяние, какие испытал я, будучи водолазом, попав между понтоном и бортом судна, когда я сам уже ничего не мог сделать, чтобы спасти себе жизнь, — все зависело от расторопности водолаза, стоящего на шланг-сигнале. Он успел выдернуть меня из щели сходящихся своими громадами понтона и судна, они раздавили бы меня вместе со скафандром.

Теперь повторилось почти то же самое.

И только позднее я осознал все команды капитана. Когда он приказал «полный вперед», «трави ваера» и «право двадцать» — то этим броском он выводил «Катунь» из-под бокового удара танкера. Трал майнали, чтобы он уже не был якорем, чтобы ослабли вожжи, сдерживающие «Катунь».

Когда плавучий айсберг показал нам корму, на которой мы все прочитали порт приписки «Panama», я почувствовал, как у меня трясутся поджилки и все тело покрыто холодной испариной.

Переводя дух, я осторожно поглядываю на тех, кто в рубке.

Бледный штурман Гена смахивает с лица пот, он течет ручьями по щекам. Капитан закуривает сигарету, и спички одна за другой ломаются у него в пальцах. Володя Днепровский стоит в луже грязной воды, что вытекла из ведра, которое он сам же и опрокинул, и не замечает этого.

Стали оттаивать и матросы на палубе, зашевелились, все еще провожая глазами промелькнувшую рядом скалу с кровавыми буквами «Е s s о» на трубе.

Бледность проступила сквозь загар Эдика, а Мишель де Бре пристально смотрит на танкер, и глаза его мстительно прищурены. Дворцов вертит головой и, нервно похохатывая, говорит неузнаваемо тонким голосом: