– У нас сегодня был страшный день, Эдвард, но я почему-то не хочу, чтобы он так заканчивался…

Прочитав в его взгляде ответ на ее не произнесенный вслух запретный вопрос, она всем своим молодым телом прижалась к нему и, обвив шею руками, нашла губами его губы. Он приник к ним, как жаждущий к роднику, как голодный к куску хлеба. Не отрывая губ от губ, они стали срывать друг с друга одежду, чтобы до утра следующего дня с неистовой страстью ласкать неутоленную плоть друг друга…

Над морем сгущалась ночная мгла, не унимался снегопад. В непрерывном тревожном ожидании крутились над рубкой парома мощные антенны. У зеленых мерцающих экранов локаторов несли вахту штурман и его помощники. В глубокой шахте трюма, не отрываясь от эхолотов и наушников, напряженно вслушивались в шумы моря слухачи-акустики. А на мостике, не доверяя самым современным приборам, всматривался в непроглядную тьму старый опытный капитан, уводящий стальную громадину в штормовую ночь, все дальше и дальше от неласковых родных берегов.

Эту ночь стая диких перелетных гусей провела, крыло к крылу, на верхней палубе у кормы парома. Пассажиры и матросы, оберегая покой птиц, не приближались к ним.

Снегопад прекратился только перед рассветом. Когда над очистившимся от снеговых туч морем заиграли первые краски утренней зари, стая гусей, подчиняясь призывному клекоту вожака, снова встала на крыло. На заснеженной палубе остался лежать лишь один их серый собрат. Кружась над паромом, гуси долго звали его пронзительными и скорбными криками. А он, напрасно растрачивая последние силы, кричал и бился крыльями об окровавленный снег. Взлететь в небо ему было уже не суждено, и, видимо, поняв это, гусь покорно смирился со своей участью. Раскинув по снегу обломанные о палубу крылья и вытянув вперед шею, он смежил глаза и перестал отвечать на призывные крики своих собратьев. Сделав еще несколько кругов, вожак выстроил стаю в клин и повел его навстречу заигравшей над морем заре…

Савелов проснулся только в полдень и долго не мог прийти в себя от страшного сна, который все еще заставлял в бешеном ритме биться его сердце и сжимал гортань. В этом сне великая северная река опять уносила на льдине раскинувшего крестом руки застреленного им зэка. Под крутым берегом льдину закрутила огромная воронка черной воды, и она раскололась на части. Осколки кружились, неумолимо приближаясь к центру водоворота, и среди них – тот, с похожей на крест черной фигурой. Еще чуть-чуть – и ревущая пасть воронки поглотит этот крест, подумал Савелов и прыгнул с обрывистого берега.