Беркут отошел к стене, сел на небольшую кучку сена, которая служила ему лежанкой (нар здесь почему-то не было), и медленно размял затекшие под веревками кисти рук, которые все еще казались ему связанными.

Нет, он не страдал от соседства с этим человеком. Наоборот, ему хотелось побольше узнать о Розданове. Поручик Белой гвардии… Кто бы мог предсказать, что судьба сведет его в одной камере с полицаем, до сих пор считающим себя белогвардейцем? Казалось бы, когда это было: поручики, юнкера, Белая гвардия!..

Лейтенант дождался, пока появившийся у двери охранник всласть выматюжил Розданова, улыбнулся про себя, но и после этого не спешил продолжать разговор.

– Провинциальные мерзавцы. Шваль, – уже совершенно успокоившись, проговорил Розданов, оседая на пол прямо под дверью. – Как же я, боевой офицер Белой гвардии, мог дойти до того, что согласился стать полицаем? Как я мог снизойти до такой мерзости? Почему не пустил себе пулю в лоб еще тогда, когда мой эскадрон вырубили под станцией Боровской? Вернуться в Россию начальником районной полиции! Какой такой полиции?! Про-вин-циаль-ные мерзавцы!

– Просто вам очень хотелось вернуться на родину. – Беркут вдруг поймал себя на том, что пытается оправдать Розданова в его собственных глазах. – А служить в армии немцев, которых в душе презираете не меньше, чем красных, не могли.

– Святая правда, лейтенант.

– Предложили полицию, и вы решились: в полицию – так в полицию. Главное, в России. А там Бог простит.

– Вы читаете мою душу, словно Библию.

– Но оказалось, что такое Бог не прощает.

– Я не желаю выслушивать ваши объяснения. Не вам истолковывать, что Господь Бог прощает, а что нет, комиссар, – все так же миролюбиво заметил поручик.

– Это всего лишь рассуждения. Вслух. Могут же два офицера за день до казни порассуждать о бренной жизни. Два русских офицера. Независимо от того, сколь праведными или неправедными путями пришли они каждый к своей виселице.

– Ну, виселица – это, положим, для вас… Если меня и казнят, то через расстрел, как солдата, а не лесного бандита.

– Ох, как завидую!

– Прекратите, мальчишка, – брезгливо проворчал поручик. – Вы хоть знаете, что этот провинциальный мерзавец Рашковский предложил мне вчера? Доносить на вас. Выспрашивать и доносить. За что я с чувством собственного достоинства съездил его по физиономии.

– Ну?!

– Истинный Бог – съездил. Он, конечно, пообещал отдать меня гестапо. Уже не как проштрафившегося офицера полиции, коим я числюсь здесь, а как врага Германии. Раньше-то немцы не желали разбираться со мной. Рашковскому приказали заниматься. Не хотят, видите ли, расстреливать белогвардейцев. В 41-м они бы, конечно, сразу же кокнули меня, не задумываясь. Теперь заигрывают. И с белогвардейцами, и с власовцами. Поняли – самим, без нас, России не одолеть.