Наконец он опустил голову на руки и уплыл куда-то далеко, в некое пространство между молитвой и смертельной усталостью. Дело сделано, дальнейшее уже не в его власти. Чувство облегчения было таким сильным, что глаза саудовца обожгли слезы. Тяжелая ответственность последних трех лет, огромное бремя работы во имя Аллаха были теперь с него сняты. Снаряды летели в цель, и судьба его миссии, благосостояние мусульманских наций, сама возможность выживания всего чистого, что еще оставалось в мире, зависели теперь от системы охраны границ, которая, как считал Сарацин, была такой слабой, что ее фактически не существовало. Но тут уже в любом случае от него ничего не зависело: то, что мог, он сделал, все теперь в руках Всевышнего.

С растущим чувством освобождения Сарацин поднял голову и слез с водительского места. Он вернулся на склад, прошел к своему запирающемуся шкафчику и полностью опустошил его. В первый и единственный раз с начала своей работы в «Чироне» он не стал ждать конца смены: закинул рюкзак на плечо, прошел незамеченным через ворота и с легким сердцем вышел на пустую дорогу под моросящий дождь.

Сарацин вернулся в свою маленькую квартирку, где имелись только кровать, стол и умывальник в углу. Он вытащил еду из буфета, уложил в рюкзак запасную одежду, оставил ключи на столе и вышел, хлопнув дверью. Он не стал ни получать причитающийся ему заработок, ни возвращать себе деньги, уплаченные вперед за квартиру по страховому депозиту. Даже не попрощался с людьми из мечети на Вильгельмштрассе, которые сделали ему столько добра. Исчезновение Сарацина было столь же таинственным, как и его появление.

Он быстро прошел через утренний город к железнодорожному вокзалу, купил билет, и несколько минут спустя к перрону подошел скорый поезд до Франкфурта. Добравшись до места назначения, Сарацин забрал из арендованной на длительный срок ячейки в камере хранения свой багаж и набор медицинских инструментов. Потом уединился в кабинке туалета, где переоделся в обычную одежду, вновь превратившись в ливанского врача, приехавшего на конференцию в выставочном центре «Мессе Франкфурт».

В последние недели, когда его миссия двигалась к завершению, саудовец часто думал о том, что делать дальше. У него не было желания оставаться в Германии, как, впрочем, и причины возвращаться в Ливан. Сарацин знал: нужно подождать немного, и черная оспа, эта чума двадцать первого века, словно бомба, взорвет общественное сознание. Она начнет проявлять себя медленно, как горящая спичка в соломе, но быстро станет, как говорят ученые, саморазвивающимся процессом, и вскоре весь амбар запылает.