I

I

Новицкий опоздал, дверь в кабинет Ермолова уже закрылась. Но адъютант командующего, майор в егерской форме, хорошо знал помощника начальника канцелярии в лицо и приоткрыл перед ним створку. Сергей боком протиснулся в щель, опустился на оставшийся свободным стул и огляделся.

Огромное помещение, так хорошо ему знакомое, в этот раз показалось на удивление тесным. Более двух десятков офицеров и чиновников собрал Алексей Петрович для неотложного разговора о проблемах границы. В просветы между голов сидевших Новицкий разглядел горбоносый профиль Мадатова, рыжий, гладкий висок Вельяминова, крепкий затылок полковника Муравьева, заметил очки Грибоедова. Подумал, что Александр Сергеевич, должно быть, внутренне торжествует: сколько он доказывал командующему, что отношения с Персией должны быть осью всей политики в Закавказье, и вот события показывают, что он оказался прав безусловно.

Ермолов встал, и его львиная шевелюра вознеслась к потолку.

— Так из сообщения полковника Эксгольма мы можем заключить, что Аббас-мирза готов идти на открытый конфликт. Если персидские чиновники не хотят пропустить офицера Генерального штаба в Ленкорань, в город, принадлежащий Российской империи по духу и букве Гюлистанского трактата, ничем другим такую дерзость объяснить невозможно...

Ленкорань, как успел уяснить Новицкий из последнего разговора с Грибоедовым, была столицей Талышинского ханства, что отошла к России согласно мирному договору. Генерал Котляревский взял город холодным декабрьским днём в году 1812-м, как раз когда на западных границах империи русская армия уже гнала наполеоновские войска назад, через всю Европу, к Атлантике. Накануне нового года крепость пала, но карьера Котляревского на том и закончилась. Он был жестоко искалечен при штурме и вторую половину жизни проводил, не выходя из дома, выбираясь на двор только летом, только в ровную сухую погоду.

После падения Ленкорани персы заговорили о мире, и по Гюлистанскому договору среди прочих земель к России отошло и ханство Талышинское. Оно протянулось вдоль берега Каспийского моря от устья Куры на юг, словно наконечник копья вонзаясь в тело Ирана. Разумеется, подумал Новицкий, разглядывая настенную карту, разумеется, персы хотят вернуть эти земли. И, совершенно естественно, нам нет никакого резона соглашаться на их предложения.

— Петербург хочет мира с Персией, — продолжал между тем Ермолов. — Нам предлагают быть весьма осторожными в отношениях с Тегераном и тем паче с Тебризом[83]. Притом не указывают, до каких пределов осторожности мы можем откатиться с наших позиций.