— Но как бы мы тогда сочетали наши действия с интересами всего государства? — осведомился Новицкий.
Глаза Грибоедова за круглыми стёклами очков весело заблестели.
— А разве интересы всего государства не складываются из нужд каждого из его граждан... — начал было он говорить, но голос его вдруг заглушил зычный рык Ермолова:
— Гусар! Подойди-ка быстро сюда. Тут до тебя дело касается.
Новицкий развёл руки, принося извинения собеседнику, и поспешил к столу командующего.
— Государь в своём письме не только требует мира с Персией, но и выражает неудовольствие некоторыми нашими действиями. Он рад, что нами уничтожен столь злобный противник России, каким являлся пресловутый разбойник Абдул-бек. Но вместе с тем опечален гибелью семьи бека при взрыве... В Петербурге никак не могут взять в толк, что это совсем другая война. Здесь никому не дают слова чести, здесь не пропускают великодушно гарнизоны с распущенными знамёнами, здесь не щадят никого! Здесь только истребляют друг друга. И если мы хотим победить, мы должны действовать сообразно... Вот тебе, Новицкий, одновременно и высочайшая похвала, и монаршее неудовольствие. Выбирай, что больше по вкусу. Можешь идти... Что-то ещё?
Новицкий напрягся, сознавая, что должен сообщить Ермолову известие крайне неприятное и неудобное для них обоих.
— Ваше высокопревосходительство... Алексей Петрович... Дело оборачивается ещё хуже, чем представляется государю и вам. Во время взрыва самого Абдул-бека не было в сакле. И он, кажется, выжил.
Ермолов впился в него сузившимися от бешенства зрачками.
— Так
Новицкий твёрдо встретил взгляд командующего, не желая юлить и скрывать дело за вязью слов.
— К несчастию,
II
II
II
Абдул-бек поднял руку. Он стоял на скальном уступе, повернув лицо к солнцу. Ниже его на склоне толпились нукеры. Дауд держал двух лошадей, свою и Белого.