– Женя, хватит! Пусти! – Скворцов сбил его руки. – Знаю я все. Прости…

Лавриков выключил фонарь. Подсобка вновь погрузилась во мрак. Тишину нарушали лишь редкие жалобные стоны спящих, исстрадавшихся людей. Он зажмурил глаза, закрыл лицо руками, сжался, ссутулился и заплакал, тихо-тихо, чтобы не слышал никто.

…Бесилась, свирепела вьюга, зло швыряя пригоршни ледяной пыли. Не было ни неба, ни земли. В мертвой дали, сквозь дикую карусель и сугробы, не оставляя следов, неслышной поступью одиноко брела темная фигура. Снег лежал на ее плечах, снег укрыл белым саваном ее длинный плащ, снег лежал на ее иссохшей старческой руке, сжимавшей клюку. Снег лежал и не таял… И брела она прочь, и брела она в ночь, понуро свесив голову, седые космы отчаянно рвали порывы ветра. Вдруг она взмахнула плащом, словно ворон крыльями, и исчезла в снежном вихре. Так и ушла, ни разу не обернувшись, и никого с собой не взяла. Ушла одна-одинешенька, потому что вслед за нею по тающим снежным сугробам пробирались Надежда и Вера, к которым из далекого далека, почти с края земли, спешила на помощь Любовь…

Реальность вернулась резким обвальным грохотом, руганью и матом.

– Открывай, я сказал! Я приказываю вам открыть, уголовная сволочь! Немедленно! Кто у вас главный? Зовите сюда. Я разбираться с ним буду! Открывай! Всех пересажаю! Уроды недобитые! – дальше поток нецензурной брани.

– Олег, проснись! Володя…

Лавриков и в темноте бросился к двери, попытался оттащить Орлова, но тот ударом ноги отшвырнул его.

– Свет! – рявкнул Лавриков.

Скворцов тут же зажег фонарь.

Орлов опять начал барабанить в дверь и ругаться. Вдвоем они схватили его за руки, заломили их назад, навалились. Только когда Орлов взвыл от боли в предплечьях, его удалось оттащить от двери и повалить на пол. Они держали его вдвоем, но Орлов не унимался, он кричал, матерился, рвался, и, казалось, не будет этому конца. Эта борьба вымотала всех троих. Орлов словно озверел. Он клял на все лады уже не только тех, кто за дверью, но и Лаврикова со Скворцовым, и начальство, и правительство, и страну, и рабочих. Рабочим он обещал размозжить головы, так как только из-за них оказался в подсобке, а те испуганно наблюдали за ним. Потому отпустить его не было никакой возможности

– Олег, чем бы связать его? – крикнул Лавриков.

– У нас только бинты и жгуты резиновые. Бесполезно! Разорвет.

– Мужики, ремни у кого есть? Дайте!

Ремнем Орлову связали руки за спиной, двумя ремнями связали ноги. Но либо ремни были плохонькие, либо из Орлова перла адова силища, но как только Лавриков и Скворцов его отпустили, он изловчился, освободил руки и в то же мгновение с диким воплем кинулся на лежавшего рядом Сан Саныча.