Осадчий знал, что попал бойцу в ногу и что, оказавшись внизу, тот тут же рывком откатится за дверной проем, сделав его своим надежным укрытием, и еще в движении начнет ответный огонь. Поэтому, что было сил, он рванул вверх по лестнице.

«Дзень… Дзень… Дзень…» – пели пули, плющась о сталь ступенек, но он уже был недосягаем.

Марина плакала. Крупные слезинки одна за другой скатывались по ее грязным щекам, оставляя за собой извилистые светлые дорожки. То ли от слез, то ли от нервов ее била мелкая дрожь.

– Я думала, он нас убьет. Я просто… просто уверена была… в этом, – сказала она прерывающимся шепотом. – Я… Я так… так испугалась. Я даже… даже описалась… – запинаясь, выговорила она. – Как заорет! Как глазищами зыркнет! И пистолет мне в нос… Я думала … думала … выстрелит. В меня… Понимаешь?

– Тихо… Тихо, девочка. Все будет хорошо.

Хабаров сидел рядом, привалившись спиной к заиндевевшей бетонной опоре, запрокинув голову назад, закрыв глаза.

– Я… Я оружие с детства… – она поморщилась. – Отец, как напьется, за мамкой с ружьем бегал. Я забьюсь… забьюсь под крыльцо, трясусь… От страха…. А потом… Потом слышу бах, бах. Сижу и думаю, маму убил или нет… – прошептала она ему в ухо и ткнулась холодным мокрым носом в щеку.

– Ты совсем замерзла.

Он обнял ее, прижал к себе. Девушка прильнула к нему, прижалась к его колючей щеке своей мокрой щекой.

– Скоро все это закончится… – устало и безразлично сказал он.

Груз событий последних суток, тягучей усталостью разлитый по всему телу, сделал Хабарова апатичным и заторможенным.

– Зачем мы здесь сидим? Бежать надо! – вдруг сказала Марина.

Он потер лицо ладонями, взъерошил волосы и замер, устремив неподвижный взгляд в одну точку.

– Не надо никуда бежать.

– Лысый вернется и убьет нас!

– Этот человек не причинит нам зла.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

Хабаров привлек к себе девушку, распахнул теплую куртку Осадчего и спрятал ее закоченевшие руки на своей груди. Она склонила голову ему на плечо, со слезами в голосе прошептала: