– Я бросил.
– Позвольте пройти, товарищи.
Трое бойцов поднимались по лестнице с саквояжами.
– В мою машину грузите и обеспечьте охрану! – отдал приказ Гамов.
Осадчий протянул генералу кассету.
– Запись переговоров с Добрыниным и Мозговым.
Генерал взял кассету и теперь крутил ее в руках, разглядывая.
– Да-а, – выдохнул он. – Кто же мог просчитать, что Добрынин и Мозговой – люди, проверенные не в одном деле… – Гамов замолчал, зажал кассету в кулак. – Подполковник, ты почему приказ не выполнил? – холодным, начальственным тоном вдруг спросил он. – Что мне теперь с твоими рабочими делать? Слушать их рассказы о рабстве?! Ты понимаешь, что начнется?!
Осадчий выразительно глянул на него.
–
Генерал проигнорировал.
– А заложники? Ты что, под пожар взорвать не мог все к чертовой матери?! Готовую продукцию и сырье ты в саквояжах унес. Мы что, помещений или специалистов тебе бы не нашли? Чем ты думал?!
– Я ухожу из конторы.
– Что?
– Я профнепригоден. Оказывается, я не могу себе простить, что людей с тяжелейшими ожоговыми травмами, нуждающихся в неотложной медицинской помощи, я запер, как скотов, как мусор, лишив всяких шансов на выживание. Оказывается – ну прямо как комсомолец! – я не могу себе простить, что хорошие мужики, рисковавшие жизнью ради спасения рабочих завода, из-за меня всю ночь вынуждены отходную по себе читать и видеть, как на их руках загибаются те, кому помочь они уже не в силах! Там умирают люди, генерал! Не бандиты какие-нибудь, а Петьки и Юрки, для которых мы служим! И если ты взорвешь их, генерал, я пойду против «конторы»! – холодно и жестко сказал Осадчий.
– Василий, послушай…
– Только про долг перед Родиной мне не надо! Про присягу и интересы государства не надо! Лицемеры, подонки и гады мы!
Осадчий достал помятую пачку сигарет, щелкнул зажигалкой, демонстративно закурил.
– Ты же бросил…