— Алёо-о-о…

— Это Татьяна Николаевна, здравствуй, сынок. Я звонила в театр, но мне сказали, что сегодня нет спектакля и ты должен быть дома.

— Да, у меня сегодня нет спектакля, и я сегодня дома, — довольно сухо повторил Саня, стараясь, чтобы женщина уловила его интонации и не строила иллюзий: чуткому уху самая первая фраза собеседника многое скажет. Но названная Марийкина крестная кажется ничего не расслышала, не поняла. Примитивный, видно, человек, что с нее возьмешь?!

— Ты был у прокурора, сынок? В милиции?

— Был.

— И что же?

— Ничего.

— Не поняла… Ты погромче говори, что-то плохо слышно.

— Был, говорю. Потолковали и там, и там. Больше я туда не пойду.

— Почему?

— А зачем? Вы же знаете, она сама… Так мне и сказали. Чего теперь вину на других валить, людей мучить?

Какое-то время на том конце провода молчали. Потом Татьяна собралась с духом.

— Подонок ты! Я-то думала… Такую девушку вместе со своим режиссером загубил!.. Тварь!

— Вы! — повысил голос Саня. — Выбирайте выражения. И вообще — не смейте сюда больше звонить! — И он швырнул трубку.

За его спиной стоял отец.

— С кем это ты так… сурово?

— Да так. Человек один… ‘лезет не в свои дела. Да еще названивает, оскорбляет.

— Все равно, Саша, с людьми надо помягче обходиться. Ты человек в городе известный, что о тебе скажут?

— А, пусть что хотят говорят! — отмахнулся Саня. — Мне грубят, а я что должен, реверансы делать?.. Пошли ужинать, мама зовет.

За ужином он отмалчивался, родителям ни в чем не признался, на вопросы отвечал односложно, с неохотой. Жалел теперь, что на поминках разоткровенничался с этой Татьяной Николаевной, сказал лишнее, а она, вон, вцепилась…