В настоящей момент составление исторического документа застопорилось критически. Опер с вечера размышлял, как правильно написать: «испражнился» или «выделил фекалии», и за этим занятием заснул. Ему было не смешно. За нечеткости формулировок карали по взрослому. Только за прошлый месяц треть отдела схлопотала по выговору за это дело. Был даже один строгий. Паренек, молодой летеха, в протоколе допроса потерпевшей о групповом изнасиловании, стараясь тщательней зафиксировать все обстоятельства, написал: «Преступник номер один овладел жертвой во влагалище, преступник номер два в заднепроходное отверстие, а преступник номер три пытался принудить сделать ему минет». Такое бескультурье ему было поставлено при всех на вид и разъяснено, что надо было писать «вагинальный секс», «анальный секс» и «оральный». Отговорки по поводу неимения специального образования, позволяющего разбираться в упомянутых тонкостях, не прошли. Оказалось что, «милиционер» инструкцией изначально предусмотрен как ходячий словарь русского языка и специальных медико-технических терминов, причем предел познаний так и остался неизвестен.

Нет, сама мысль заставить личный состав писать грамотно документы, была идеей правильной. Периодически менты действительно выдавали шедевры вроде «Дверь оббита металлическим железом». Но в этой борьбе начальство без отклонений следовало древней истине про дурака, которого заставили молиться Богу. Только дурак отделался разбитым лбом, а рядовым сотрудникам приходилось чуть ли не ежедневно ходить на ковер с «ширинкой сзади». Отсюда и получился юридически — кретинский официальный стиль справок и копий, выдаваемых иногда населению. Порой, прочитывая полученную бумаженцию, граждане просили разъяснить, чего, собственно, тут написано и не пошлют ли их из домоуправления или паспортного стола с такой ксивой куда подальше. Частенько бывало.

Масик, отчаявшись до конца дежурства разобраться со всем этим бредом, в очередной раз вычурными выражениями помянул шефа, который по не известной причине отписал материал ему, а не участковым. Легче не стало. Мутная тяжесть в голове под окончание суточного дежурства окончательно притупила сознание. Чтобы хоть как-то развеяться, он решил выйти на улицу, перекурить. Спустившись по шумным ступенькам вниз, пройдя мимо стекляшки дежурной части, Разков с интересом посмотрел на доставленных по разной мелочи за ночь мужичков. Чтобы не морочить голову с описью имущества, личными досмотрами и прочей лабудой, необходимой при отправлении человека в камеру, хитрожопый помдеж Леха закрывал всех в так называемую клетку, куда полагалось водворять только до установления личности — то есть на срок не более трех часов. Делал он это из расчета, что утренняя смена особо не будет вникать, кто за что попал, а распихает людишек по кабинетам до выяснения, в зависимости от прегрешений. Сегодня народу набилось многовато. Обычно, из-за отсутствия стульев, задержанные сидели на заплеванном полу, однако теперь яблоку негде было упасть. Было тихо. Пьяные уже исчерпали запасы ругани, подростки наконец-то прекратили угрозы о своих могущественных дядях и папах. Все просто стояли, клевали носами. Появление еще одного человека в форме, отличного от уже примелькавшихся за ночь помдежа и бессовестно дрыхнущего на стуле постового, вызвало оживление. Каждый считал своим долгом выпросить сигарету, свои ведь быстро заканчиваются, особенно в милиции. Опер это знал и рубил такие просьбы на корню, посылая всех на три буквы. Курева было не жалко, но за всю его службу ни один, получивший из милицейских рук вожделенную сигарету, не вернулся к нему после выхода на свободу и не принес даже пачки самой дешевой бесфильтровки — для таких же залетевших остолопов, чтобы было чего им давать. А благотворительностью заниматься не хотелось, доходы не те.