Потрепанный уазик канареечного цвета громко рычал у входа прогоревшим глушителем. За рулем, позевывая, сидел мордастый водитель сержант Колюня. Его только что разбудили и он еще толком не проснулся, но материться был уже в состоянии. Прослушав по дороге щедрую порцию шоферского неудовольствия вперемешку с жалобами на перерасход топлива (сливать для себя нечего ж будет), наконец прибыли на место.

Дом по указанному адресу оказался частным имением послевоенной постройки, но еще вполне приличный с виду, разве что слегка запущенный. Было тихо, лишь в одном из окон горел свет.

— Хозяева! Але, отзовитесь! Есть тут кто живой? Родная милиция приехала!

Соваться во двор Масик не стал. Без особого рвения постучал, не найдя кнопки звонка, ногой в запертую калитку. Подождал. Никто не обозвался, из подворотни не вылетел местный Шарик ростом с теленка, готовый попробовать на зуб не званных гостей.

Покричав еще немного, опер с чувством выполненного долга вернулся к автомобилю и бесцеремонно растолкал уже спящего на заднем сидении водителя. Тот довольно быстро вскочил со своего лежбища, сунул под сидение бронежилет, который использовал вместо подушки, завел двигатель. Можно было ехать обратно, досыпать. И тут, по закону подлости, делая рев старого «бобика» детским шепотом, в утренней тишине благополучного частного сектора прозвучали вопли:

— Люди!!! Спасите. Он меня сейчас убьет!

Затем послышался не разборчивый мат, слегка приглушенный расстоянием звук пощечины. Переглянувшись, менты не сговариваясь двинули обратно. Причем маленький Разков впереди, а Колюня, натягивающий по ходу засаленное средство индивидуальной защиты и вооружившийся дубинкой, сзади. Второго броника не было. Его кто-то спер больше года назад из-за ценных титаносодержащих пластин внутри. Теперь он значился только в отчетах при проверках. Но об этом Масик не думал. Вело вперед еще не до конца атрофировавшееся за время службы чувство долга, желание помочь. Перемахнув через не высокий забор, он открыл калитку и смело прошел к входной двери. Оказалось заперто. Не растерявшись, старлей пошел вдоль стены, всматриваясь в приоткрытые по летнему окна. Откуда — то из глубины снова донеслись мощные шлепки и женский сдавленный плач.

— Коля, подсади. Я в окно. — подоконник был высоковато. — Да не менжуйся, давай.

Сержант неуклюже стал подставлять руки, чтобы тот оперся ногой и мухой влетел в помещение. Самому лезть внутрь не хотелось. В голове крутилось что-то учебное, вроде «в соответствии с Конституцией, жилище является неприкосновенным и работник милиции имеет право попасть туда только в случаях, предусмотренных статьями…». Тем временем опер, прошептав: «Иди ко входу», уже забрался, стараясь не производить шума, внутрь. Через десять секунд, показавшихся водителю вечностью, дверь в дом, щелкнув замком, открылась, и пришлось, зажав дубинку в потной ладони, топать следом за этим мелким чудиком из уголовки.