— Вставай! — крикнул я Дену. — К двери!
За спиной грохнул дробовик. Я обернулся и увидел, как тридцать второй медленно оседает на колени, от души накормленный дробью. Его противник, вооруженный гвоздодером, лежал на полу с пробитым виском. Семьдесят третий пришел в себя, затравленно огляделся по сторонам и внезапно кинулся на Леони.
— Стой, урод! — рявкнул я, кривясь от боли в груди и закашлялся.
Горючая смесь и мазут на полу продолжали гореть. Все вокруг заволокло черным дымом. Я кашлял и не мог остановиться — легкие и сломанную грудину рвало от боли, на глазах выступили слезы, и зрение затуманилось.
Ничего удивительного, что когда я вскинул ствол и выпустил последнюю пулю, она пролетела мимо цели.
Леони не собиралась сдаваться. Отбросив ружье, она встретила семьдесят третьего лицом к лицу. В быстром размене ударами победила девятка — семь-три дважды получил по раненой морде и один раз под коленку, так что едва не рухнул.
Ай молодец. Загаси эту падлу, рыжая стерва, отомсти за меня!
Продолжая кашлять, словно гребаный туберкулезник, я бросился на помощь Леони. Знал, что систему это вряд ли порадует, и Богатенького тоже, но мне было насрать. Я собирался убить подонка, схватить Леони в охапку и ворваться на точку сохранения в последнюю минуту.
Ну прям герой-романтик.
Увы, моему плану не суждено было сбыться.
У семьдесят третьего в руке откуда-то появилось шило. Он защитился от очередного удара девятки и вонзил шило ей в бок, прямо между ребер. По самую, сука, рукоять. А острие было длинным, и наверняка смогло пробить легкое.
Тварь!
Мигом ослабевшая Леони получила еще два удара шилом, прежде чем я наконец вмешался.
Тяжелый револьвер в моей руке стал дубиной, которой я влепил по затылку семьдесят третьего. Бегун упал на четвереньки, выронил шило и ошеломленно посмотрел на меня:
— Ты же сказал, мы все забыли!
— Я сказал — на время. Время вышло.
Еще два удара рукоятью револьвера, и череп Бегуна-73 хрустнул. Его глаза остекленели, и я почувствовал мрачную радость. Наконец-то справедливость восторжествовала.