Даже здесь, посреди озера, посреди чужой страны они предпочитали не называть имен и должностей. Это был рефлекс.
— Если хочешь — спрашивай.
И Резидент задал главный свой вопрос.
— Я встречался с Ним. Говорил. Отвечал на вопросы. Мне кажется, я уверен — Он не знает об Организации! Я отвечал на вопросы и видел, что Он не понимает о чем я говорю!
Куратор молчал.
— Он должен был меня понимать. Должен был! Он наш Верховный, мы все под ним ходим, а он переспрашивал! Или это какая-то игра? Но для кого, для меня? Тогда я не понимаю. Зачем ему было играть. Передо мной? Ему?! Разве Организация не могла…
— Какая? — переспросил Куратор.
— Наша. Наша Организация.
— Нет Организации, — сказал Куратор. — Ее нет.
— Ты не услышал… Я говорил и видел, что он не понимает о чем…
— Организации нет, — повторил Куратор.
— Как нет? — не понял Резидент?
— Так — нет!
— Но я, но вы?
— Ты — есть. И я — есть. Мы — есть. Но это ничего не значит.
— Я ничего не понимаю! Я не понимаю!
— Это трудно понять. Сразу. И я — не понимал. Я тоже сидел в «консервах». Как и ты. Но в отличие от тебя я задал себе вопрос: почему в течение девяти лет меня ни разу не потревожили. Ты не задавал себе таких вопросов, ты жил в свое удовольствие. Я задал себе этот вопрос и постарался на него ответить. Как? Я стал отслеживать события, происходящие в стране, очень тщательно, скурпулезно. И не увидел в них присутствия Конторы. Всё оставляет свой след. Даже самая тайная операция. Если брошенный в воду камень тонет, от него расходятся круги по воде. Поднимается муть со дна. Ты понимаешь о чем я говорю.
Да, он понял. Не бывает отсутствия следа. Даже в простых уголовных преступлениях всегда кто-то что-то слышал, или видел, или догадывался. Тут Куратор прав. Работу Конторы проследить трудно, почти невозможно, но можно заметить ее результат!
Где-то будет убит видный политик и полиция не найдет убийц.
Где-то вдруг, не понятно отчего, рассыпается преступная схема, которая налаживалась многие десятилетия. И журналисты будут недоумевать как такое могло случиться.